– Это ты ведешь себя несправедливо, Кэтлин-сан, отвергая все, чему учила тебя окасан. И все это ты бросаешь под ноги дешевым развлечениям с мальчишкой-рикшей. Ты ведешь себя как куртизанка, в неограниченных количествах поглощающая соленых моллюсков и пьющая сакэ, завлекающая клиентов из своей бамбуковой клетки. Ты растрачиваешь свою жизнь, точно рассеиваешь лепестки вишни по ветру, которым не суждено увять на ветке. Ты не думаешь и не беспокоишься ни о ком, кроме себя самой.
– Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне? – огрызнулась я, повышая голос. Слова Марико глубоко задели меня.
Девушка ответила:
– Я говорю с тобой так потому, что я… я…
Она низко склонила голову, и голос ее стал слышен не более чем покачивание ветвей ивы на ветру. Я ничего не сказала, лишь в смятении мотнула головой, понимая, что она ни за что не выскажет вслух то, о чем думает. Вместо этого Марико улыбнулась мне. С этим я поспорить не могла. С помощью улыбки японцы выражали целую гамму чувств: замешательство, сожаление, волнение и даже гнев.
Я развернулась и зашагала прочь, созерцая горы на противоположном берегу реки, четко вырисовывающиеся на фоне неба, купающегося в лучах летнего солнца. До моего слуха доносился плеск волн, разбивающихся о берег, полноводных после периода дождей. Моя маленькая подруга так и осталась стоять в одиночестве под покатой крышей.
Позднее я осознала, что обронила сверток с куклой-кокеши, но не стала возвращаться, чтобы поднять его.
Послеобеденное солнце щекотало лужи своими магическими лучами, заставляя их искриться, точно жидкое серебро. Находясь на веранде, я также купалась в солнечном свете, раскачиваясь и извиваясь под резкие, но мелодичные напевы арфы и мощные звенящие звуки лютни. На сегодняшнем занятии танцами я хотела показать себя во всей красе, чтобы доказать Марико, настолько серьезно я отношусь к делу.
Какое-то движение привлекло мое внимание. Я была уверена, что Хиса прячется за большой золоченой ширмой, установленной в дальнем конце веранды, и жаркое безжалостное солнце припекает его почти обнаженное тело. Очевидно, он отчаянно возжелал увидеть мой танец, раз решил ждать под его палящими, раскаляющими докрасна лучами. Возможность держаться в тени была для японцев важнее тепла или еды, но, как мне казалось, Хиса был выносливее любого древнего божества. Я уже видела его раньше подсматривающим через ширму и улыбающимся мне, и его обнаженная грудь блестела от пота. Я сделала ему знак рукой, призывая уйти, но он предпочел проигнорировать его.
Я молила богиню Бентен, покровительницу музыки и танцев, направлять мои движения и ниспослать мне грациозность и мужество леди Джиоюши. Я скользила по татами на согнутых ногах, и ступни мои в белых носочках напоминали лапы котенка. Руки мои двигались мягко и гибко, выражая эмоции старинной японской любовной