– Сван, – опять вмешалась Абигайл, и ее внук прикусил язык. – Эта дарственная – единственное, что «Банк Норманов» готов принять в качестве платы за перемещение маяка. И последний ее владелец – ты. Если хочешь спасти маяк, тебе придется поискать пропажу поусерднее.
– Вот видите? – снова обратился Корт к Гейблу Штраусу. Тот кивнул, и Сван вдруг почувствовал себя марионеткой в детском кукольном спектакле, выполняющей роль, которую он не успел прочитать. – По закону нам даже не надо оформлять какие-то бумаги на возврат этой дарственной – я просто должен был унаследовать ее от деда, вот и все. Но как я уже сказал, обстоятельства тогда были совсем иные.
Абигайл все это время смотрела на Свана.
– Корт прав, – тихо сказала она ему, пока Гейбл Штраус что-то громко рассказывал ее внуку о правах собственности. – Дарственная принадлежит нам. Нико этого хотел бы. Корт – тоже его семья.
Свану показалось, что у него из легких выбили одним ударом весь воздух.
– Не смей говорить мне о том, чего хотел бы Нико, – процедил он. Остальные слова застряли у него в горле. Это были всего лишь слова, но он не мог их произнести. Не мог изречь неизреченное, ни разу не прозвучавшее вслух за последние шестьдесят пять лет: «И не говори мне, что твоя девочка была дочерью Нико, ведь мы оба знаем, что это неправда».
Абигайл все еще улыбалась, и Сван вдруг поразился, какими старыми они стали. Как много лет оба прожили и как мало за эти годы изменились.
А еще больше его поразило то, что им почти нечего сказать друг другу.
Мари
Когда Мари наконец добралась до Норман-Клиффе, было темно, и она не сразу поняла, собирается ли солнце вставать или оно только что село. В водах Греции ей удалось «поймать попутку» – сесть на исследовательское судно, которое шло в Порто-Кайо на Пелопоннесе; оттуда она за четыре часа доехала на автомобиле до Афин, на самолете отправилась в Амстердам и дальше – в Нью-Йорк; шесть часов прождала в терминале рейс в Торонто, читая с экрана телефона последние отчеты Гектора; из Торонто на небольшом самолете добралась до Галифакса, а из Галифакса – на совсем уж крошечном до Сент-Джонса. Там в аэропорту ее встречал водитель, держа в руках картонку от коробки из-под рыбы с написанным большими буквами именем «МАРИ АДАМС». В его машине она заснула. Проснулась от того, что водитель тряс ее за плечо, вылезла на мощенную камнем улицу, прошлась немного и только тогда сообразила, что солнце все-таки не садится, а восходит. Норман-Клиффе на острове Ньюфаундленд просыпался, и даже сейчас, в полудреме, она не могла не заметить, что здесь очень красиво.
Мари стояла на вершине поросшего ежевикой холма, склон которого полого спускался к серой гавани, где не видно было причалов за стройными мачтами и корпусами судов. По склону было разбросано несколько дюжин домов, обшитых досками, чистеньких и просторных; в глазах пестрело от цветов, в которые они были выкрашены: там попадались и сдержанный синевато-серый, и мятежный алый, и ярко-желтый, и бирюзовый, без переходных тонов. Купы деревьев