Папа, весь грязный и пахнущий навозом, зашёл в кухню как раз тогда, когда я закончила перемалывать в блендере овощи. Я совсем забыла об усталости – так мне не терпелось приготовить что-нибудь новенькое.
– Что делаешь, Агата?
– Готовлю ужин.
– Но у тебя какая-то зелёная жижа вместо еды! Может, ты всё перепутала и на самом деле готовишься к лабораторной по химии? – засмеялся папа.
Я вздохнула. Папа такой консерватор. Он неплохой кулинар, но не блестящий. Я часто делаю нам ужин, обычно что-нибудь из его любимых простых блюд: сосиски с пюре или тушёную фасоль с поджаренным хлебом. Нет ничего странного в том, что иногда мне хочется поэкспериментировать.
Сегодня я готовила по «Кулинарному путеводителю» Огюста Эскофье. Я купила его в букинистической лавке на Чаринг-Кросс-роуд, а потом весь вечер кое-как переводила с французского.
Папа окинул взглядом царивший на кухне беспорядок, покачал головой, а потом ушёл мыться.
Мой отец – вообще его зовут Руфус – начал работать в Королевских парках Лондона в шестнадцать лет, сразу после школы. Теперь он дослужился до главного садовника Гайд-парка, поэтому мы живём здесь же, в коттедже под названием Дом садовника. Даже став начальником, папа отказывается перекладывать грязную работу на других; больше всего ему нравится возиться в земле, засучив рукава.
Он вернулся в чистой рубашке, пахнущий дегтярным мылом (всё лучше, чем навозом), и, поглаживая рыжеватую бороду, оглядел мою стряпню.
– А это вообще… что?
– Филе трески с овощным муссом, украшенное креветками и резаным кервелем.
– Ух ты, как сложно.
– А ты попробуй.
Папа окинул меня недоверчивым взглядом и сел за стол.
Я несколько недель копила деньги на ингредиенты. Я в буквальном смысле заработала их своим потом: папа давал мне карманные деньги за то, что в выходные я помогала ему перекапывать компост. Но оно того стоило – у каждого должен быть шанс попробовать что-то изысканное, правда?
Уставившись в тарелку, папа крутил вилку в руках, явно подыскивая подходящие слова. Но, видимо, так ничего и не придумал.
– Оно не очень… английское, – наконец выдавил он.
– А Пуаро говорил, что у англичан нет национальной кухни, у них есть только еда, – сказала я с улыбкой.
Папа застонал при упоминании моего любимого детектива. Я так много говорю об Эркюле Пуаро, что он стал для папы чем-то вроде красной тряпки.
– Опять ты про книги, Агата! Знаешь ли, не всё, что говорит Пуаро, является истиной в последней инстанции.
Я проигнорировала это замечание и поставила перед отцом блюдо с рыбой и овощами.
– Bon appetit![3] – сказала я с улыбкой, и мы принялись за еду.
Что-то было не так. Вообще не так. Я посмотрела на папу. На меня произвело сильное впечатление то, как долго он смог сохранять невозмутимое лицо.
С моим языком творилось нечто страшное. Я никак не могла заставить себя проглотить филе, а когда всё-таки проглотила, то чуть не подавилась.
– Кажется,