– Точно. Зиновий Дмитриевич Хворостов, старшина. А ты, верно, Мошкин Иван? Знаю я твоего батюшку, Семёна Петровича.
– Для вас и грамотка от Тихона Ильича Трубчева, головы нашего приказа, – и юноша протянул послание.
Зиновий почесал бороду, сломал печать и быстро прочёл написанное, посматривая иногда для порядка на молодого стрельца, и, наконец, спрятал бумагу за пояс.
– Понятно, Иван. Силы, я смотрю, ты большой, как сумел гружёной телеге не дал упасть! И умелец ты у нас, значит. Ну дел тебе здесь хватит, не заскучаешь, кузня наша теперь твоя. А то, может быть, и часы нам сладишь? – пошутил старшина.
– Если бы смог… Подучиться не у кого. Такие мастера, известно, в Москве живут. Сложная ведь механика, – разговорился Ваня, и начал показывать на пальцах, – на одной оси две шестерни- одна для часовой стрелки, другая- для минутной. И минутная должна в шестьдесят раз быстрее вращаться, чем часовая. Ну а на главную ось привод- часовщик должен каждый день цепь поднимать, а груз той цепи и даёт вращение оси часов, и притом, равномерное. И…
– Понял. Всё понял, что ты работу знаешь. Отдохни с дороги. Ты, как умелец, станешь в острожке ночевать. Место хорошее, почти святое, рядом с часовенкой. Поп у нас отец Кирилл…
– Я бы хотел в Тулу съездить… – вдруг вырвалось у Мошкина, – я на день… Обернусь быстро. Поклянусь на святых иконах.
– Нельзя брат, служба. Все мы здесь нужны. Я, вот, воеводе писал, наизусть помню:
" Желаю снять с себя грехи, посетить святые места мне надобно. Убиённые меня совсем замучили, спать не дают, особо по воскресеньям. Отпустите на богомолье"
И знаешь, что мне князь Пожарский повелел ответить?
– Нееет, – пробормотал стрелец, и просто не верил своим ушам. Пожарский! Сам!
« Твоя служба она свята для государства Российского, и , значит, нет на тебе грехов. Ну а попу вашему я отписал, что бы наложил на тебя епитимью по твоим силам, что бы не искал грехи там, где не надобно»
– Так что посадили меня на хлеб и воду, – рассказывал старшина.
– В темницу? – испугался Ваня за пожилого стрельца.
– Размечтался. В весеннюю пору здесь самая служба, и спать никому не приходится. То секреты, то погони, то на стенах глаз не сомкнёшь, всё пялишься – где там дымы татарских костров. Засечная черта. Так что отоспаться в темнице мне не удалось. Поел я щей только через неделю. Но, скажу тебе, помогло! – рассмеялся он, погладив свою бороду, – мертвяков, что своих, что врагов мёртвых, во сне больше не вижу. Так что, стрелец, епитимья- дело большое, правда, помогает, – и вздохнул уже спокойнее. – Бери свои брони, да пошли, покажу твоё место для сна, кузню да всё потребное для твоего художества.
Иван поправил свой кафтан, застегнул две , поднял своё оружие и мешок да пошёл за старшиной. Зиновий Дмитриевич шёл быстро, хотя и чуть прихрамывал, но на свой посох не опирался, а таскал его скорее для красоты, для чести, и что бы стрельцы больше уважали.
– Нога? – увидел он