– Сейчас что-нибудь строят? – спросила я, не открывая глаз. – Где живут люди?
– Должны построить поселения, как в Роще. – Голос Мельтиара звучал приглушенно, доносился из глубины дома. – Она была прообразом обновленного мира. Ты видела Рощу?
– У пророков, – ответила я.
Рассказы про Рощу я слышала с детства, но в зеркале прорицателей увидела ее лишь незадолго до войны. Путаница тропок среди сосен, ручей, деревянные домики, плетеные амулеты у дверей, пучки целебных трав, подвешенные к стропилам.
Сколько теперь таких поселений? Должно быть, они разбросаны по всему миру. Рано или поздно мы выйдем к светлым домам и петляющим тропам. Если там будут предвестники Мельтиара, мы уйдем, а если нет – задержимся ненадолго. Я расспрошу про Коула и Кори, кто-то должен знать. Я напишу письмо и попрошу передать. Хотя бы строчки на бумаге доберутся до них, и, может быть, что-то изменится.
Я шагнула вперед и открыла глаза. Пора посмотреть, что за пристанище оставил нам лес.
Это стало уже привычным – в каждом брошенном жилище я находила свечу или лампу. Зажигала огонь и обходила комнаты, поднималась на чердак и спускалась в подпол. Полки в кладовых везде были почти пусты, но мне удавалось найти что-нибудь, не успевшее прокиснуть или покрыться плесенью.
Нам нужна была еда.
«Огонь и вода всегда со мной», – сказал Мельтиар в начале пути. Темнота струилась по земле, оставляя на ней изморозь, взлетала, ледяные кристаллы сверкали в ней, таяли. Превращались в теплые струи воды, текли по моим волосам, змеились по коже. Я смеялась и подставляла ладони, не могла отличить, где кончается вода и начинается темнота – их потоки были неразделимы, омывали меня.
У нас была вода и тепло, но еду приходилось искать.
Голод был новым чувством. Когда в городе мне хотелось есть, проснувшись утром или вернувшись с тренировки вечером, я шла в столовую. Не выбирая, брала со стеллажа коробку с едой и садилась за стол. В детстве меня часто ругали, что я не доедаю, говорили: «Что же ты, нам же каждый кусочек пищи достается с таким трудом!» Поэтому, став постарше, я всегда старалась опустошить коробку или отдать тому, кто доест.
В армейской столовой в Эджале можно было не подчищать тарелку, никто не ругался. Наверное, объедки отдавали собакам, я никогда спрашивала.
И там, в Эджале, почти никогда и не хотелось есть. Слишком много сил уходило на то, чтобы быть девочкой из штаба, печатающей документы и бегающей с поручениями. Враги должны были верить каждому моему слову, каждому жесту и взгляду. Настоящая я исчезала, пряталась в глубине сердца, и от этого оно билось быстрее, заглушало все остальные чувства.
Теперь я узнала, что настоящий голод похож на боль. Он вспыхивал внезапно, вспарывал желудок – и пропадал, я забывала о нем на несколько часов. Но помнила, что нужно есть, а значит, нужно искать еду.
В этом доме я нашла капусту. Она притаилась в подвале: огонь свечи дрожал, превращая