Художники и скульпторы горячо поблагодарили товарища Н. С. Хрущева…»
«Высокое призвание советского искусства – служить народу, делу коммунизма»
«Правда», 2 декабря 1962
… И на выставке в Манеже
К вам приблизится мужчина
С чемоданом,
Скажет он…
– … Это еще что такое?! – Никита Сергеевич, остановившись перед телевизором, ткнул толстым пальцем в экран и плюхнулся в кресло. – Что это у нас за художники такие объявились? Ты их знаешь? Почему это у Запада такое к ним внимание?
Стоявший рядом с Хрущевым секретарь ЦК Ильичев встрепенулся и лихо отрапортовал:
– Так ведь это же абстракционисты, Никит-Сергеич! Устроили выставку-однодневку в Москве во флигельке Дома учителя. Насобирали кучку зарубежных корреспондентов. Объявили, что в СССР уже разрешили абстрактное искусство.
– Кто разрешил? – Хрущев понемногу начинал закипать. – Кто вообще они такие?
– Я ж говорю: абстракционисты. Сейчас, Никита Сергеевич. – Ильичев полистал записную книжку. – Вот. В основном это художники экспериментальной студии живописи и графики при Московском горкоме художников книги и графики Союза художников…
– Ишь ты – «при горкоме»… – хмыкнул Хрущев. – А обкомов у них еще нет? Ладно, приедем домой, разберемся. Что у нас там сегодня по графику?
– Встреча с активистами общества дружбы в нашем посольстве. Потом…
– Ладно, – махнул рукой Никита Сергеевич. – Потом будет потом…
По возвращении из зарубежного вояжа Никита Сергеевич, к удивлению «идеологов», не стал сгоряча, как обычно, махать шашкой и рубить головы, а сказал Ильичеву, что ему самому нужно посмотреть эту «мазню».
…На следующий день руководитель студии Элий Белютин был вызван в Союз художников, где ему сообщили, что на юбилейной выставке «ХХХ лет Московского отделения Союза художников СССР» для работ его «экспериментаторов» будут выделены площади. 1 декабря состоится посещение экспозиции… Кем, кем? Самим! Понимаешь? И началось! Заведующий отделом культуры ЦК КПСС Поликарпов названивал в Союз художников каждые 15 минут: как идет подготовка?! Что вы там копаетесь?
Первым, кому сообщил Белютин то ли радостную, то ли опасную весть, был скульптор Эрнст Неизвестный.
– Эрик, пойми, это наш шанс! – убеждал его Белютин. – Пришли другие времена. Партия, ЦК намерены глубоко разобраться в делах художников. Это же реальный шанс доказать наши возможности, и ты напрасно сомневаешься…
«Обстановка накануне 1 декабря была страшно нервная, – вспоминал Неизвестный. – Мы работали всю ночь, и среди художников, которые находились в Манеже, было много нескрываемых агентов… К утру… пришел начальник правительственной охраны. Он заглядывал под столы, простукивал бронзу, видимо, боясь бомб или магнитофонов…»
Эрнст не удержался и из озорства решил «помочь». Тронул главного охранника за плечо и указал на окно, которое хорошо просматривалось с противоположной стороны Манежа, от Университета. Намекая на свой фронтовой опыт офицера, высказал предположение, что именно оттуда возможно прицельно шмальнуть по «мишени № 1». Главный телохранитель взволновался, отправил подручных заколачивать подозрительное окно. Как раз в этот момент, ровно в 11.00, к выставочному залу подкатил кортеж правительственных машин.
Сначала в нижнем зале появилась большая группа мужчин, похожих, как братья-близнецы, в одинаковых же синих костюмах, без особых примет, крепкого телосложения, которые тотчас заняли круговую оборону: мышь не проскочит. Следом за ними стремительно вкатилась группа карликов в черных костюмах. Лишь один – длинный и тощий, как глист, Михаил Андреевич Суслов – был в сером, как и полагалось «серому кардиналу».
Со стороны, подмечал Неизвестный, все выглядело комично: кругленький хозяин, за ним – дюжина прислуги с блокнотами наперевес, дабы успеть записать каждое словечко.
Сперва Хрущеву решили продемонстрировать работы «монументалистов» (молодых же авторов – от греха подальше – спровадили на второй этаж).
Руководитель творческого Союза превратился в экскурсовода: «Вот, Никита Сергеевич, как наши советские художники изображают воинов нашей доблестной Красной армии», – и делал широкий театральный жест в сторону картины Грекова. «А вот так, Никита Сергеевич, наши советские художники изображают наших счастливых советских матерей», – прокладывал он дальше путь к полотну Дейнеки «Материнство». Хрущев добродушно кивал…
Молодые художники в ожидании высочайшей оценки замерли наверху, у края лестницы. Поднявшись по ступенькам, глава государства по-отечески, ласково их приветствовал: «Так вот вы и есть те самые, которые мазню делают?.. Ну, что же, сейчас я ее и посмотрю!».
Переходя от полотна к полотну, Хрущев иногда приостанавливался, внимательно всматривался