Старики были опять недовольны; только Шелах бен-Иувал проговорил как бы сам себе:
– Судит он, как неуч, но человек он мудрый.
А в народе с того дня пошла поговорка: «осел из ослов» – «хамор-хаморотаим» – про каждого, кто из чрезмерной честности сам себе выкопал могилу.
В Модине – тогда он еще носил другое имя – пришел к Самсону туземец с молодой дочерью. Муж ее, данит, велел ей накануне забрать свою одежду и годовалого ребенка и вернуться в дом отца. Туземец утверждал, что для развода нет причины; женщина была беспорочна, и сам муж не обвинял ее ни в изменах, ни в сварливости, ни в неряшестве.
Дело это оказалось сложным. Данита вызвали, и он, хоть запинаясь, но с глубокой убежденностью, объяснил, что жениться на туземке – грех.
– Зачем же ты женился?
– Я тогда не знал, что грех.
– А откуда знаешь теперь?
Оказалось, что близ Модина, в пещерах, поселилась недавно банда пророков и они ему растолковали, что нельзя смешивать кровь израильскую (он так и выразился: «израильскую», хотя слово это было неупотребительное в его скромном сословии) с кровью низких племен. Один из этих пророков сам пришел на суд и хотел было произнести речь; но Самсон и ему сказал коротко: «Начинай с конца», – и тот смешался и ничего не ответил, ругаясь вполголоса.
Браков таких было много и в Модине, и повсюду. Давно прошло время, когда завоеватели селились на холмах, оставляя покоренным племенам долину, ничего не делали и отбирали у туземца лучшую половину его жатвы. С тех пор на даровых хлебах Дан расплодился, а туземцы, голодая, вымирали и разбегались – пока, уже много поколений назад, некому стало кормить завоевателя. Тогда пришлось даниту спуститься в долину, взяться за соху или за пастуший посох и учиться у захудалого туземца. Так создались смешанные деревни – некоторая сфера общей жизни, и в домах Дана стали появляться наложницы, потом и жены, с покатыми лбами, с глазами навыкате, со страстной полнотою губ; часто по-своему красивые, но всегда более послушные и всегда лучшие кухарки, чем гордые девушки из потомства Валлы.
Суд этот принял отчасти характер богословского спора. Данит, наслушавшийся пророческих речей, привел длинный ряд заповедей и притч, по которым выходило, что сам Иегова, наместник его Моисей и славный воевода Иисус Навин запретили коленам брать ханаанских жен. О Моисее Самсон никогда не слыхал, о Навине ему кто-то когда-то рассказывал; он зевнул и спросил:
– Мало ли кто что запретил, когда и деда твоего еще не было на свете; надо знать почему?
– Это чужие девушки ввели к вам чужих богов! – закричал пророк из толпы.
Самсон повернулся к нему.
– Эй ты, бездельник, – сказал он, – вокруг меня вьются комары. Отчего ты их не отгоняешь?
– Сам отгоняй, – дерзко огрызнулся дервиш, – мало тебе твоих медвежьих лап?
– Верно, – признал Самсон. – Есть у меня свои руки; мне подмога не нужна. И Иегове не нужна. Покуда он сам терпит Астарт и пенатов – ты чего вмешиваешься?
В толпе, где было много туземцев,