– Что это за племя – аввейцы? – спросил он, снова поравнявшись с отцом. – В нашем краю их не видно. Скверные твари, я думаю?
Маной заерзал на осле и медленно сказал:
– Я их тоже мало знаю: живут они на побережье. Но… почему скверные?
Самсон пожал плечами: лень было объяснять.
– Был у меня, – продолжал Маной, снова ерзая, – был у меня когда-то раб из аввейцев. Давно… еще до твоего рождения. Хороший был слуга.
В тоне его Самсону почудилось что-то особенное, как будто Маной немного взволнован. Он поднял глаза на отца и увидел, что тот, по привычке, рассеянно трет пальцами шрам у себя на лбу.
– Отец, – спросил Самсон, – что это за шрам и откуда он у тебя?
Маной перестал ерзать, опустил пальцы и долго глядел в землю; потом сказал нерешительно и очень тихо:
– Это… меня ранил когда-то один человек.
Самсон взглянул с любопытством:
– Ты мне никогда не рассказывал. Как это было? Когда?
Отец опять помолчал и отозвался уклончиво:
– Давно… еще до твоего рождения.
Самсон остановился.
– Тоже до моего рождения? – переспросил он, и вдруг охватило его подозрительное негодование при новой мысли. – Не раб ли тот, аввеец, поднял руку на тебя?
– Нет, нет, – торопливо сказал отец, – о нет. Напротив, он защитил меня. Он… Мы вместе… – Маной совсем смешался, отмахнулся от чего-то рукой и договорил: – Он был верный слуга, тот аввеец.
Самсон внимательно слушал.
– Где он? умер?
– Я… отпустил его на волю, – пробормотал отец.
– А кто это напал на вас?
Маной не ответил.
Самсон усмехнулся и указал на Ацлельпони, которая трусила на осле далеко впереди и что-то горячо толковала Махбонаю.
– Я расспрошу ее, – сказал он, – женщина расскажет.
Маной вдруг повернулся к сыну и проговорил резко, не запинаясь, почти повелительно:
– Никогда не говори с матерью ни об этом деле, ни о том рабе и меня не расспрашивай.
Самсон смотрел на него с удивлением; отец, смущенный непривычной своей вспышкой, опять потупился и, почти про себя, прибавил:
– У каждого человека есть своя перегородка; не надо за нее заглядывать.
Самсон кивнул головою, и больше они не говорили.
Уже в виду Тимнаты они остановились, чтобы смыть пот с лица и отряхнуть от пыли одежды; «шакалы» выстроились квадратом, пятеро в каждом ряду. Из Тимнаты навстречу им выехала группа всадников: впереди несколько человек на лошадях, остальные на мулах и осликах. Разноцветные перья на шапках, золотые украшения на платьях и уздечках сверкали издалека; даниты в сравнении с этим блеском казались серо-желтою частью серо-желтой ханаанской равнины.
Впереди филистимлян ехал Ахтур. Подскакав, он поднял коня на дыбы, соскользнул с него и пошел прямо к Маною и Ацлельпони. Он прижал правую руку к груди, ладонью наружу, низко поклонился и сказал:
– Начальники