– Послушай, Кузнецов! – перебил спокойное течение его мыслей Давлатян. – Почему не ешь? Суп остыл!
– Кто говорит, что суп остыл? – раздался за пологом землянки начальственный басок. – Суп как огонь! Можно к вам?
– Давай, давай, старшина, всовывайся! – проговорил снаружи голос Уханова. – Всовывайся!
Тяжелые ноги завозились у входа, с шорохом скатывая вниз комья земли, кто-то шарил по занавеси и, найдя край, оттолкнул ее в сторону. И высунулось из-за брезента узкое, набрякшее, ошпаренное морозом лицо Скорика, несколько хищно, по-птичьи посаженные глаза замерцали.
– Вы не заблудились, старшина? – спросил Кузнецов, по одному виду надвинутой на брови новенькой шапки вспомнив запоздалый его приезд. – Что хотите?
– Очень вы строги, товарищ лейтенант. Строже, можно сказать, чем сам комбат! – заговорил старшина с достойной его неуязвимого положения колкостью и прибавил: – Вот! Доппаек положенный получите. И приказ вам и лейтенанту Давлатяну – к комбату… И санинструктору. От комбата я…
– Оставьте доппаек здесь. И идите.
– Вещмешок не могу оставить. Потом никаких следов не найдешь. А другой на земле не валяется.
– Входите быстро – и освобождайте мешок!
Старшина втиснулся в землянку, внеся холод, поставил вещмешок с продуктами на брезент, подчеркнуто солидно вынимая галеты, масло, сахар, табак в пачках – целое богатство, к которому Кузнецов был сейчас равнодушен: обманчивую какую-то сытость чувствовал он после выпитой водки и съеденного сухаря.
– На двоих! – напомнил старшина. – На лейтенанта Давлатяна и вас.
– Идите, – приказал Кузнецов. – Как-нибудь разберемся. Или вы еще хотите что сказать?
– Ясно-понятно…
Старшина свернул вещмешок, крепко прижимая его к груди, задом выдвинулся из землянки, напружив шею, неодобрительным птичьим взором окинул напоследок примолкнувшую в минуту его появления Зою, полог задернул яростно, тщательно, недвусмысленно намекая этим на нежелательность Зоиного присутствия здесь. Затем возле входа снова послышался голос Уханова:
– Ох, и люблю я тебя, старшина! Не знаю почему, души в тебе не чаю, родной наш отец и каптенармус. За аккуратность тебя уважаю, за ласку к батарее.
– Что ба-алтаете, старший сержант? – раскатил за брезентом командирский басок старшина. – Как разговариваете? Чего улыбаетесь? Встать