– Можно, я у вас меду возьму? – спросила она. – У меня закончился.
– Возьми, – вздохнул он.
Вероника достала из шуфлядки банку, чистой ложкой взяла из нее немного меда, положила себе в чашку и вышла из кухни.
То ли мед помог, то ли Талмуд – она уснула мертвым сном.
По средам Лазарь Соломонович принимал пациентов в больнице, и Вероника работала с ним там же. Из-за ночного своего пробуждения она почти проспала утром, оделась второпях и собиралась уйти без завтрака, но Яша заметил, что она идет из своей комнаты прямо к лестнице, остановил ее, и пришлось зайти в столовую, где завтрак дожидался под салфеткой.
Обо всем случившемся в ЧК Яше договорились не рассказывать. Белла Абрамовна считала, что он может повести себя неразумно, во всяком случае это будет для него сильным потрясением, и в любом случае ему нет необходимости об этом знать.
Почему Вероника снова живет у них, Яша, вернувшись из командировки, не спросил. Первое время он вообще смотрел на нее так, словно она могла исчезнуть в любую минуту, и лишь через месяц все вернулось в обычное русло. Для него, конечно, – для нее это и через полгода не стало так.
Февраль, лютый месяц, накрыл город метелями. В бессветных утренних сумерках Веронику несло по тротуару, будто отломленную от дерева ветку. В какой-то момент ей показалось, что сейчас она не просто заскользит на ледяной дорожке, а взовьется с нее прямо в небо. И тут же ветер сменил направление, ударил ее в бок, раскрутил волчком, она ахнула, поняла, что падает… И в то же мгновенье почувствовала, что стоит на ногах твердо, будто и нет никакого ветра.
Вероника замерла. Руки на ее плечах замерли тоже, потом опустились. Она обернулась.
– Я не слышала, что вы идете за мной.
Слова едва выговорились. Из-за ледяного ветра, конечно.
– Я не хотел вас испугать.
Казалось, что пронизывающий свет исходит прямо из его глаз.
Они стояли на углу Богадельной и Захарьевской, как посреди ледяного чертога. Ветер снова переменил направление – ударил Веронике в лицо, колкой снежной сетью скрывая от нее Артынова.
– Давайте зайдем куда-нибудь, – сказал он.
Она никогда не слышала таких просительных интонаций в его голосе.
– Я никуда с вами не пойду, – ответила Вероника.
– Просто в какое-нибудь парадное. Вы дрожите на ветру. А мне необходимо поговорить с вами.
Может, если бы он назвал ее на «ты», она не стала бы с ним разговаривать. Но то, что он этого не сделал, обезоружило ее – так же, как его просительный тон. Могла бы патетически воскликнуть: «Нам не о чем разговаривать!» – но это было бы неправдой, они понимали оба.
– Пойдемте, – сказала она.
Артынов открыл дверь трехэтажного дома, рядом с которым они остановились. Пропустил Веронику перед собой, и вошли в парадное.
На ступеньках кое-где еще тускло поблескивали латунные кольца.