10:34. Горос

а не страх и боль. Я не хочу призывать к миру войной. Мы говорим, что боремся со злом, а на самом деле плодим его. Ведь наши поступки – и есть зло! Наша вера учит терпимости, смирению, всепрощению, любви. Но можешь ли ты все это применить к нашему Братству Света? Вспомни того буддиста, что строил храм во время последнего рейда. По мне, так он, несмотря на его убеждения, больший христианин, чем все мы, вместе взятые. Он говорит о мире, когда мы – о войне. Он терпит, страдая за свои убеждения, но не отрекается от них в тот момент, когда эти страдания причиняем ему мы. Он строит в то время, когда мы разрушаем. Так объясни мне: почему еретик поступает так, как должен поступать я? Почему еретик учит меня моей вере?

      – Ты вообще понимаешь, что несешь? – не выдержав, перебил я. – Ты сам говоришь как еретик!

      – Похоже, ты ни слова не понял из того, что я сказал, – вздохнул Рафаэль.

      – И понимать не собираюсь! Да за ту ересь, что ты тут наплел, тебе надо как следует всыпать плетей!

      Между тем мимо прошли два парня с волосами ниже плеч. У одного из них на шее висел кулон – молот, у второго из-под рукава футболки с надписью «Я русский!» выглядывала татуировка в виде восьмиконечной свастики. Они окинули нас подозрительными взглядами, а один вдруг уставился на мою правую руку, на пальцах которой читались цифры «1034». Ох и недобрым был этот взгляд! Я сунул руку в карман и ощутил приятную прохладу кастета. Ну давай, предъяви мне что-нибудь! Но еретики отвели взгляды, молча проследовали мимо и вошли в палату – ту самую, где лежала сестра Рафаэля. Ну конечно, к кому же еще они могли прийти!..

      – Ага, как говорится: с кем поведешься, от того и наберешься, – выпалил я. – Общаешься с мракобесами – сам становишься таким же. Жаль, что я не свернул шею твоей сестренке-богохульнице. Горбатого могила исправит!

      Глаза Рафаэля блеснули яростью. Узнаю воина Света! Ну давай же, бей! Вот тогда и я без зазрения совести смогу дать в ответ, отвести душу. Но Рафаэль вдруг расслабился – и я понял, что, если ударю, он не ответит. Так и не дождавшись удара, он сказал лишь: «Прощай, Михаэль!», и пошел к палате сестры.

      – Трус! Ссыкло! – крикнул я ему вслед. – Только знай: Братство Света не прощает отступников!

      – Что ж, я подставлю другую щеку, – ответил он и вошел в палату.

      Я возвращался в Орден в смятении. Пока ехал в автобусе от больницы до бывшего кинотеатра «Октябрь», который мы пока еще называли своим храмом, вел диалог с незримым собеседником. Он расспрашивал меня о Рафаэле: как я отношусь к тому, что мой друг стал отступником; к тому, что он предал наше общее дело. «Я бы не делал поспешных выводов, – мысленно с жаром отвечал я. – Он всего лишь вспылил, наговорил сгоряча, а теперь ему стыдно признавать собственные ошибки. Но Рафаэль всегда был истинным воином Света, горячо верующим – пожалуй, самым преданным христианином из всех нас. Он одумается! Уверен, пройдет время – и он вернется!» Я приводил какие-то аргументы, спорил, доказывал. И вдруг поймал себя на мысли: а смогу ли я все то же самое