– Жуан… это не я. Я не предавал тебя. Не предавал!
– Знаю… – Ответ португальца был похож на шелест тихого ветра. – Спасибо, капитан… за все. Я уже не жилец на этом свете… но у меня есть к тебе одна просьба…
– Можешь не сомневаться, я исполню ее!
– Не требую от тебя никаких клятв… прошу, как друга, – накажи негодяя. Он должен умереть! Ты знаешь, о ком я…
– Знаю… – Ненависть исказила черты лица капитана «Ла Маделены». – Божественное провидение иногда запаздывает, но я постараюсь его ускорить.
В это время в пыточную вошли стражники, и Альфонсо Диаса повели к выходу из подземелья. Он бросил последний взгляд на штурмана, но тот уже отключился от окружающей действительности – лежал с закрытыми глазами и, казалось, даже перестал дышать.
Замок Трианы остался далеко позади, а капитан «Ла Маделены» все никак не мог заставить себя замедлить шаг. Наверное, он бежал бы, не будь на улицах Севильи вооруженной до зубов стражи; еще заподозрят в каком-нибудь преступлении, и придется тогда узнать, чем пахнет перепревшая солома, которой набиты тюфяки в камерах городской тюрьмы.
«Господи, как же хорошо!» – думал Альфонсо Диас, жадно, полной грудью, вдыхая воздух. По правде говоря, изрядно зловонный (он как раз проходил мимо скотобойни). Но это обстоятельство нимало не смущало недавнего узника святой инквизиции. Что такое неприятные запахи по сравнению с тем, что довелось испытать несчастному Жуану Алмейде! Но чем же он столь сильно провинился перед Святым престолом?
Так уж вышло, что в этот момент вопрос, мучивший капитана, обсуждался на самом высоком уровне. Альфонсо Диаса задержали некоторые формальности, и он вышел ближе к обеду, когда Великого инквизитора принимал король Филипп II.
Легкое презрение и скука – обычное выражение удлиненного лица монарха с массивной нижней челюстью и небольшой рыжеватой бородкой – и на этот раз ему не изменило, несмотря на большую важность сведений, которые принес дон Фернандо Вальдес. По строгому испанскому этикету в кабинет короля не имели права входить даже гранды Испании, только кардиналы и вице-короли, а креслу короля под балдахином, нередко пустому, необходимо было кланяться. Но для Великого инквизитора было сделано исключение – он мог получить аудиенцию у короля в любое время и в любом месте.
Филипп верил, что совершает истинно благое дело, отстаивая католицизм по всей Европе. Он был королем-тружеником, проводившим по двенадцать часов в своем кабинете. Король два-три часа ежедневно проводил на коленях в молитве, ел обычно один, а затем опять принимался за работу. Он вникал во все мелочи, и хотя проявлял при этом недюжинный ум, мелочей все равно оставалось больше – они множились, как весенние мухи. Однажды папа римский Пий V ехидно заметил ему: «Ваше Величество так много времени уделяет этим занятиям, что когда приходит время исполнять решения,