Вавилонская башня. Антония Сьюзен Байетт

постоянными рассказами о том, что с Саймоном неладно и как он, отец мальчика, отец-одиночка, только и думает что о благополучии сына.

      Дело приняло другой оборот после создания Стирфортовской комиссии. Александр стал отчетливее понимать душу восьмилетнего человека. Он читал их сочинения, проникся тем, что они думают и чувствуют. Теперь он не прочь побеседовать с Саймоном. Но не решается. Секс – это на минуту, думает он, поглядывая на некогда желанную и желавшую его Фредерику, а последствия – на годы.

      Лео и Саймон возвращаются.

      – Мы пока поживем тут, – сообщает Фредерика Лео. – У Вальтраут и Саймона. Хорошо?

      – Ну, хорошо, – соглашается Лео.

      Александр разглядывает Саймона. Нос окончательно еще не вылепился, а вот губы – губы точно…

      Томас Пул одной рукой обнимает Саймона и притягивает к себе:

      – Как, Саймон, идет?

      Саймон лбом утыкается ему в плечо:

      – Идет. Я не против.

      Тем же вечером, но много позже, Томас Пул и Фредерика сидят по сторонам камина. Пулу вспоминается Фредерика на сцене: нескладная, неистовая, тщеславная. Он записал ее на прием к врачу: видеть ее рану невыносимо. Ей он пока об этом не говорит.

      – А Лео мне нравится, – признается он.

      Фредерика хмурится, в горле ком.

      – Мне самой нравится. Он такой… Я бы его оставила дома. Но он пошел со мной, сам пошел.

      – А если бы оставила, вернулась бы?

      – Вернулась? Пожалуй, да. Мы с ним как веревочкой связаны, как шнуром, он этот шнур может растягивать и растягивать. Страшно подумать о возвращении. Не только потому, что не заладилось. Потому что этот дом вообще не для меня.