– Но… но у нас с товарищем Самойленко ничего нет. Между нами ничего нет. Клянусь честью. Мне и своей жены вполне хватает, – неуместно пошутил ошарашенный Михаил.
– Если бы я узнал о вашей связи от одного человека, возможно, и счел бы данный факт сплетней, но эта информация поступила ко мне из трех источников. А этим людям я вполне доверяю. Так что разговор окончен. Сделайте соответствующие выводы, товарищ прапорщик. Вы свободны.
Михаил встал, отдал честь и вышел из кабинета. Впоследствии он так и не решил для себя, стоило ли тогда продолжить спор с подполковником Веселовским, а может, стоило поговорить и с самой Ириной Васильевной? Или просто надо было набить морду Достоевскому и двум его прихвостням, о которых он сразу догадался, как о «дополнительных источниках», которым доверял замполит. Но, как бы там ни было, Родин посчитал ниже своего достоинства все эти дешевые разборки и сам для себя замял эту, мягко сказать, неприятную тему. Был, конечно, еще вариант – раскрыть глаза замполиту на настоящую сущность его зама Достоевского. Но и это он отверг как бездоказательный факт. Да и не стукач он априори. Даже на таких подлецов, как этот, ябедничать не станет. Так что чему быть, того не миновать. Если есть справедливость на свете, все будет хорошо. Но как сказал классик: «Нет правды на земле, но нет ее и выше». Видимо, надо все-таки за нее и за себя бороться. Иначе не выживешь. А твое молчаливое благородство – детская присыпка по сравнению с подлостью и низостью мелких гадов.
Михаил докуривал уже пачку «Астры», хотя часы показывали только два ночи. До конца вахты оставалось шесть часов. «Нет, я не буду сидеть сложа руки, – решил он для себя. – Завтра я все-таки сделаю то, что наметил. И не для генерального директора, а исключительно для себя. Да плевал я на это место сторожа, не оно важно. Важно ощутить себя значимым человеком. Личностью, которую никто не вправе назначить в своей игре мелкой сошкой. Ржавым винтиком в большом механизме. Баста! Натерпелись».
И сейчас, как никогда, он почувствовал в себе злобу. Даже ярость. Во что бы то ни стало Родин решил распутать этот клубок обмана и очередных подстав. И хоть не верил он в Бога, но заповедь «не укради» являлась для него первой и главной. И он, пострадавший из-за нее однажды, ощутил в себе инстинкт не только охранника, но и охотника. Несправедливость жизни внесла свои коррективы в его сложившийся характер. Теперь он – боец без интеллигентской рефлексии, он – страж порядка! И, конечно же, не допустит он того, что еще одна женщина, к которой он сейчас привязался, посмеется над ним и уйдет к другому. Очередного раза не будет! Он всем докажет, что от былого