– Если надо будет, узнаешь и фамилию, – отвечал особист, захлопывая папку и связывая тесемки. – Ты не о доносчике думай, а о себе.
– А я о себе и думаю, – не уступал разведчик. – Я, может, хочу с ним очной ставки. Пусть мне в лицо повторит все, что он тут написал. А иначе отрицаю все до единого слова, поди докажи, что это было на самом деле, без свидетеля.
Елагин внимательно посмотрел на лейтенанта. Чего вдруг раздухарился старлей? Последняя надежда или что-то более серьезное? Правду сказать, не мог Елагин организовать лейтенанту очную ставку с доносчиком по одной простой причине – доносчик пропал пару дней назад. Просто пропал, не оставив о себе никаких следов. Может, немецкие разведчики его ночью уволокли в качестве языка, может, еще чего. Так или иначе, нельзя, никак нельзя называть фамилию доносчика, потому что, если лейтенант узнает, кто сигнализировал, и узнает, что очная ставка с ним невозможна, дело действительно может затрещать по швам. Конечно, брали людей и по анонимкам и судили по одним только наветам, но тут случай был немножко более деликатный. Все же боевой офицер, разведчик и вдобавок орденоносец, мать его ети… Так что может, очень даже может развалиться дело. Чему, честно говоря, сам Елагин был бы только рад. Вот только этого ему майор Уваркин точно не простит.
– Надо будет – устроим и очную ставку, – хмуро повторил капитан. – А покуда сдай оружие, документы – и будь любезен, отправляйся под арест.
И он встал из-за стола, собираясь позвать конвойного. Но Мазур его опередил. Пока капитан еще только поднимался со стула, старлей уже успел выпрямиться и был сейчас в полной боевой готовности, хотя человек со стороны этого наверняка бы не понял.
Капитан, конечно, проявил удивительную неосторожность, оставшись один на один с подозреваемым. Это ведь не просто подозреваемый был, а человек, специальным образом подготовленный. Особисты, само собой, тоже не из деревни приехали, их в НКВД тоже кое-чему учат. Однако особисту с разведчиком в рукопашной все равно не равняться, потому что у разведки ежедневная практика на грани жизни и смерти. Короткий удар ребром ладони по сонной артерии – и капитан безропотно валится под стол. Дальше только тихонько открыть окна, выдавить ставни – и во двор.
Правда, там, во дворе, – часовой, охраняющий особый отдел. Точнее, не прямо во дворе, а на крыше дома, где особый отдел расположился. Это Мазур заметил, подходя к дому. Место, надо признать, выбрано хорошее: отсюда, с крыши, должен был открываться круговой обзор. Вот правда, какой бы обзор ни открывался, все время вертеть головой на триста шестьдесят градусов не может ни один часовой, даже из НКВД. Это значит, чтобы ему, Мазуру, незаметно покинуть двор, надо просто определить, куда часовой смотрит прямо сейчас, и уходить так, чтобы не попасться тому на глаза.
Но имелась тут одна закавыка – стоя возле дома, нельзя было видеть, что происходит на крыше. Однако это препятствие для кого угодно,