Через некоторое вермя деревья по боками стали редеть, ещё спустя минут десять лес сменился морем желтоватой ржи, которая на ветру колышется плавными волнами. Среди этого моря торчат одинокие пеньки в шляпах и размахивают косами, опасно сверкающими на солнце при каждом взмахе. Косари. Надо же. Один раз я украдкой покосился в карман на мобильник – единственный оплот моей цивилизации. Тот еще работает, но если не зарядить – сядет, что печально.
Лишь когда впереди показались крыши домиков я воспрял духом. Если здесь есть знахарка, которая откуда-то пришла, то прийти она могла из города. А значит, знает, как туда добраться. Моя же задача, поговорить с ней и быть дружелюбным, чтобы она мне помогла выехать из этой чащи. Кто знает, может я ударился башкой и всё еще лежу где-то в лесу с галлюнами после бабулькиных пирожков. Но это вряд ли – слишком реалистично трясет на ухабах, и безрукавка возничего пахнет тоже более чем убедительно.
По мере приближения крыш я стал понимать, откуда в Сарыне столько восторгов по поводу деревеньки. Ганопать действительно выглядит ухоженной старинной деревенькой с белеными домиками и деревянными крышами с толстыми каменными трубами. Деревенька, ддля такой удаленности от цивилизации довольно крупная – только на подъезде к ней я насчитал шесть домов и это только по сторонам. А ведь там ещё и вглубь есть. Главная улица, которая начинается метров за пятьдесят до домом, выложена брусчаткой, что вообще роскошь по лесным меркам. Только небу известно, откуда они приперли столько камней. Правда ехать по брусчатке в телеге оказалось то ещё удовольствие. Никогда больше не буду жаловаться на жесткую подвеску в своей «калине».
На въезде нас встретил румяный мужик в картузе, белой рубахе, подвязанной веревкой и свободных холщовых штанах. Он помахал моему извозчику и крикнул:
– Здоров, Сарыныч! Кого опять везешь?
– Да пристукнутого нашел, – откликнулся Сарын, замедляя коней. – Нашел у леса. Вот, подобрал.
– Добрая ты душа, Сарыныч, – отозвался мужик.
– Ну а как иначе, – пожал плечами Сарын. – Они ж твари безвольные, сами не понимают, куда идут и чего творят.
Определение меня, как безвольной и тупой твари снова не порадовало. Сперва он меня нарек юродивым, темперь ещё и воли лишает.
Я попросил тихонько, но настойчиво:
– Ты б меня при всех дураком не называл, а? А то как-то не приятно, знаешь ли.
По тому, как мой извозчик на меня покосился, я понял, что он даже не одидился, а наоборот, почему-то отнесся с большим пониманием.
– Ох, Артёмка, ну что тут поделать. Какой уродился, такой пригодился.
Я не понял, говорило он сейчас о себе или обо мне, но на всякий случай пригорозил пальцем и принял решительную позу. Я может и щуплый, но не значит, что буду обтекать, когда меня