– Вот не чаял, не гадал! – воскликнул Андрей, невольно обнаруживая радость в голосе и движении, с каким поспешил он приподнять шапку. – Гляжу… кто бы, думаю, такая?.. А это ты… Ну, здорово, здорово…
– Здравствуй, Андрей! – весело отвечала девушка.
Дыхание, спиравшееся в груди ее от быстрой ходьбы в гору, заставило ее на минуту остановиться; она приподняла довольно полновесный узелок, висевший у нее за плечами, и бережно поставила его наземь. После этого она взглянула на пахаря и, приложив руку к груди своей, сказала:
– А я и вовсе не думала с тобой встретиться; иду, уж как-то страшно показалось мне одной-то, подняла голову, вижу – идет человек: должно быть, из наших стариков запоздал за дорогой, думаю. Гляжу, а это ты…
– Я разве молодой, по-твоему? – пробормотал, усмехаясь, мужик.
Он надел шапку, взглянул на девушку и прибавил:
– Что так поздно собралась?
– И сама не рада, да что станешь делать? Раньше нельзя никак. Хозяева велели нести в церковь кулич, пасху и яйца, велели да ушли. Я дожидалась, пока кулич испечется, после обеда только и поставили.
– Ну ладно, пойдем вместе, все веселее будет!
– Пойдем!
Девушка торопливо подняла узелок, Андрей поправил шапку, и оба, став рядышком, продолжали взбираться на гору. Крутизна ли дороги, или тяжесть ноши на груди Андрея тому способствовали, но только сердце его билось почему-то сильнее; грустные мысли, бросавшие тень на лицо его, мигом рассеялись; светлей и светлей становилось в душе пахаря.
– Что ты несешь? – спросила после минутного молчания Дарья, кивнув головою на грудь своего спутника, приподнятую спавшим подле нее ребенком.
Андрей взглянул на девушку и засмеялся.
– Что ты смеешься?
– Угадай! – произнес он, прикоснувшись слегка к полушубку.
Девушка остановилась, сделала шаг к мужику и с любопытством пригнулась к полушубку: в эту минуту ребенок проснулся, открыл глаза, протянул ножки и, взглянув в лицо Дарьи, молча обвил ее шею ручонками. Андрей поневоле должен был наклониться к своей спутнице.
– А! Так вот это кто! – сказала Дарья, разглаживая одной рукой волосы девочки, тогда как другая рука ее старалась, но тщетно, отвести руки ребенка. – Ну, полно, Ласточка, пусти меня… Послушай, Андрей, – прибавила она, очутившись на свободе, – дай мне, я понесу ее…
Ребенок потянулся к девушке и сказал, что хочет к ней на руки.
– А разве тебе тетушку Дарью не жаль? – сказал отец убедительно. – Вишь, мы теперь в какую гору идем; и без тебя ей тяжело, с тобою – и совсем умается… Пойдем под гору – ступай к ней, слова тогда не скажу.
Ласточка свернулась по-прежнему клубочком под кожухом, но так, однако ж, чтобы можно было глядеть на дорогу.
Прошло несколько минут молчания, в продолжение которых