Карман, полный лжи. Алексей Клёнов

после тяжелого ранения, полученного все в том же бою. Специально сделал крюк, рискуя не поспеть к сроку в часть, чтобы лично рассказать о гибели Ивана Вершинина, с которым крепко сдружился за те недолгие, но бесконечно длинные несколько дней, что пришлось оборонять один рубеж. Погоревал, что не получил Иван заслуженной награды, да только в первые месяцы войны наградами не баловали. Потому что если бы всем героям давать награды, то вышло бы тех орденов и медалей без малого по количеству бойцов Красной армии, поскольку не было в те месяцы на фронтах не героев. Не задержался долго, посидел вечер и заспешил на поезд. И дальше – на фронт. А когда Пелагея Порфирьевна собрала ему харчей в дорогу да подала с поклоном, по русскому обычаю, пожелав ему да жене с детками доброго здоровья, седой капитан грустно улыбнулся, поблагодарил, и, помолчав, добавил, что жена у него с детками впереди, даст Бог живому остаться. А ему, седому да смурному на вид, неполных двадцать семь лет, и семьей обзавестись он не успел. С тем и ушел, оставив в избе Вершининых ни с чем несравнимый солдатский запах. Запах махры, кирзовых сапог, пороха, пота и пыли дальних дорог.

      А Пелагея Порфирьевна с того дня стала совсем сдавать. Если до сих пор еще теплилась надежда в материнском сердце, что младший сын, официально считавшийся пропавшим без вести в огненном пекле, жив, то теперь всякая надежда пропала. Вот тогда-то Степан Лукич, хоть и не молод был, и год его был непризывной, пошел в военкомат и добился, чтобы его взяли на фронт добровольцем. Не мог смотреть на почерневшую от горя Пелагею, потерявшую последнего сына. Получив известие о гибели Ивана, пролежала она всю ночь молча, глотая горькие слезы, а наутро поднялась сникшая, с потухшим взглядом, сгорбленная и лицом похожая на старуху. И даже узнав, что Степан Лукич уходит добровольцем на фронт, отговаривать его не стала, а только сказала тихо:

      – Воюй, Степушка, Господь с тобой. За Ваню отомсти супостатам. Да живым возвращайся…

      Поколесил Степан Лукич по военным дорогам, сапог истоптал – без счета. Служил в пехоте, был дивизионным разведчиком, много раз за линию фронта хаживал. О том, сколько от его службы было пользы, знали только командир дивизии да господь Бог. А только окончил Вершинин войну в Берлине, нацарапав на облупленных колоннах рейхстага и свое имя, полным кавалером орденов Славы, с тремя медалями «За отвагу», орденом Красного Знамени, четырьмя нашивками за ранения, старшинскими погонами и трофейной гармоникой в солдатском «сидоре».

      Вернулся он домой в июле сорок пятого, списанный подчистую по возрасту, хоть и не совсем здоровый, но живой, как и просила его Пелагея. Да только к пустому дому пришел – не дождалась его супруга. Похоронили ее соседские старухи на свой лад, с кутьей и отпеванием, на деревенском кладбище, в тихом и уютном местечке, под раскидистым вязом, рядом с могилкой старшего сына Агея, как и просила Пелагея перед