По телу пробежали мурашки. Из-за произнесенных слов, от которых веяло холодом, или из-за Оэджи Улло, от которого веяло отвращением и раздражением?
«Что бы это все могло значить?» – спросила саму себя девушка.
Но она знала, что.
Как бы там Кариль ни хитрила, что бы там она ни говорила, мальчик знает правду. Его глаза видят не кожу, не тело, а душу – они смотрят внутрь, достают до самого дна. Они буравят, они выуживают все самое сокровенное, а когда ты перехватываешь этот взгляд, ты вдруг осознаешь, что происходит, и тебе становится противно, гадко. Тебя тянет блевать, потому что душа твоя прогнила давным-давно, потому что теперь ты видишь, что кто-то знает тебя – не только таким, каким ты кажешься всем вокруг, но и таким, какой ты на самом деле есть.
Эти глаза.
Неудивительно, что в этом мальчике столько отвращения.
В людях нет ничего хорошего – они словно червивые яблоки. Снаружи ничего может быть и не видно, зато внутри творится отвратительное действо поедания всего хорошего чем-то посторонним. И каждый человек наивно думает, что никто этого никогда не увидит. И самое ироничное, что никто действительно не видит.
Кроме Оэджи.
Оэджи видит все.
8
– Ты же обещала, что устроишь нам встречу, – говорил Мариус, полусидя в постели и сверля Кариль беззлобным взглядом. В его груди застрял вздох, готовясь вот-вот вылететь из тесной клетки, наполнив собой воздух вокруг.
– Да ничего я не обещала! – в который раз повторила ему его девушка, расстегивая лифчик и складывая белье аккуратной стопочкой на стул около рабочего стола.
За сегодняшний вечер она успела проверить все работы, которые задавала, – даже учеников, уроки у которых она будет вести только в конце этой неделе. Причина была проста – надо было как-то отвлечься от бесконечных мыслей. Самый лучший способ избавиться от непрошенных рассуждений – заставить мозг думать совершенно о другом, полностью погрузиться в работу. То есть буквально потонуть в ней. Погрязнуть по уши и даже глубже – чтобы никто и ничто не смогло вытащить из этой трясины.
И Кариль это удалось – пускай она измоталась донельзя, пускай проголодалась (потому что не ела чуть ли не десять часов), пускай голова болела так, словно по ней ударили кувалдой… Все это было неважно, потому что результат оправдывал средства как нельзя лучше – в течение продолжительного времени не скользнуло и воспоминания об Оэджи. А раскалывающаяся черепушка не позволяло и сейчас думать об этом ученике.
И теперь, наспех перекусив парой бутербродов без кофе и чая (не дай бог не заснуть!), Кариль накинула на тело легкую тряпочку, которую ночной рубашкой назвать весьма трудно, и залезла под одеяло, коснувшись Мариуса локтем.
– Я снова задала им написать ответ вымышленному другу, – нарушая молчание, проговорила она и положила голову на плечо парня. – Дуешься? – пробубнила, не услышав ответа.
&