– Да все нормально, дед Митя.
– И на том спасибо. Я в тебе и не сомневался, мозги у тебя всегда вроде работали. Ладно, пошел я. Если что, заходи, чайку попьем. Бабка Шурка обрадуется. По бабушке твоей, Катерине, сильно скучает. Пусть земля ей будет пухом, – перекрестился он. – Светлым человеком была. А ты, если чего, сказывай. Может, помощь какая нужна. Не стесняйся.
– Спасибо, – улыбнулась я. – Сегодня не обещаю, много дел запланировала, а в следующий раз обязательно забегу.
– Смотри сама. Не буду отвлекать, коли так.
Опираясь на палку, он направился к своей калитке, а я еще долго смотрела на сгорбленную спину старика. Шел он медленно, с трудом передвигая больную ногу. Дед Митя молодым пареньком прошел всю войну, несколько раз был ранен. До пенсии отработал на металлургическом заводе и несмотря на возраст держался молодцом.
– Здоровья тебе, дед Митя, – бросила я вслед.
Пока собирала дорожки, вспомнила давнюю историю, связанную с дедом Митей, которая по сей день вызывала улыбку.
Как только на улице теплело, дедушка частенько выходил за свой забор посидеть перед сном на бревнышке. Как он сам говорил, пофилософствовать о жизни на свежем воздухе. Выходил уже приготовленным ко сну, в белой широкой пижаме. На нашей небольшой, отрезанной от центра улочке находилось шесть дворов. В самом дальнем и самом большом доме из красного кирпича жила Люба Рындина – единственная дочь судьи Рындиной. Мне тогда было двенадцать лет, и я еще походила на тощую селедку, а пятнадцатилетняя Люба, уже с формами девушки, цвела и пахла. Ходила дочка судьи важно, как мама: царственно выправленный стан с пышной грудью, гордо запрокинутая голова. Больше всего меня поражало то, что соседка никогда не смотрела под ноги. Не спотыкалась, не проваливалась в ямку, чем частенько грешила я. Как будто на пальцах ее ног находились невидимые глазки, указывающие путь. Яркой внешностью Люба не отличалась: блеклые волосы, водянистые, ничего не выражающие глаза. Но что-то особенное в ней все-таки было. Что-то, чего я не могла тогда уловить своим детским, еще непорочным взглядом.
Когда она проходила по улице, держа под руку своего красавца-кавалера, я и моя подружка Тоня томились девичьей завистью. Любкин поклонник дарил ей огромные букеты цветов, рисовал сердечки на цементной площадке перед домом, писал признания в любви. Глядя на бурный роман