Вообще, надо заметить, в 90-е годы в Москве была очень непростая ситуация в общественной дискуссии. Царило резкое размежевание. К примеру, читатели газеты «Завтра» в руки не брали газету «Известия», и каждый в своём узком кругу замыкался, круг по-своему дичал, происходила неизбежная маргинализация всех без исключения секторов сознания. Это была общая беда. В то время как совместная полемика позволяет взглянуть на самих себя другими глазами, увидеть и свои перегибы, подумать над аргументацией вместо эмоционального задора, даёт возможность развиваться интеллектуально.
Да, Кожинов много сделал для того, чтобы спокойное недогматическое отношение к взлетам и падениям, грехам, заблуждениям и достижениям русского ХХ века пронизало и интеллигенцию. Ведь наш образованный слой, особенно гуманитарии, был гораздо больше «проутюжен» марксизмом, чем простой народ, который сохранял шукшинское отношение к действительности. В те времена встретишь столичного университетского профессора – либо марксист-ленинец, либо либерал-западник! А сторонников русского национально-державного направления, которые могли бы панорамно взглянуть на все века нашей истории было совсем немного. Разумеется, на этом фоне фигура Вадима Валериановича чрезвычайно значима.
Что мне ещё нравилось в нём – тонкое чутье в отношении тем, которых он сам не касался по неизвестным нам причинам, например, роли православия в русской истории и русском сознании. В отличие, к примеру, от уважаемого мною Сергея Кара-Мурзы, объявившего советскую цивилизацию чуть ли не вершиной русской национальной идеи и предпочитающего вообще не замечать ни православия, ни полной антихристианской сути догматического марксизма-ленинизма. Кожинов, хотя и не производил впечатление церковного человека, никогда не делал идеологических обобщений, которые могли бы его скомпрометировать как мыслителя, игнорирующего целые пласты философской картины мира в историческом сознании.
Блестящий знаток литературы и литературовед, он стал еще и подлинным культурологом. В его работах, где он размышляет о мировой истории, сравнивая культурное своеобразие Запада и России, представлен блестящий сравнительный анализ культурно-исторического сознания.
Во многом благодаря именно Кожинову у нас на выходе из «перестройки» начала все же оформляться третья общественная сила, которая выходила за пределы послереволюционного мировоззрения и спора между Октябрем и Февралем 1917 года. В лице Вадима Валериановича русское патриотическое чувство и движение были воплощено в высшей интеллектуальной форме, но при этом не чуждой народному протесту, а выражавшей его