– Та девушка, – произнесла я, взяв ее ладонь в свою, – полудракон. Она умер… Ее больше нет.
Валентина резко обернулась, глаза блеснули лиловым.
– Роксолана?
Я кивнула, не разжимая пальцы. Валентину не смущало прикосновение человеческой незнакомки, появившейся в ее доме.
– Плохо, – выдохнула она. – Очень плохо. – И добавила, обращаясь больше к самой себе: – Он не сказал мне. Впрочем, как обычно в ситуациях, которые для него важны.
Видно, что Валентина растревожилась. Эта взбалмошная, казалось, легкомысленная девушка оказалась более, чем уязвимой. Но за кого она переживала? За Роксолану? Была ли жизнь полудракона тоже для нее ценна? Либо беспокоилась за Яна, который за несколько минут до появления в замке попытался принять абсолютно беззаботный вид, словно не терял подругу, словно в его душе царил покой, словно ничего не случилось.
Валентина знала собственного брата несравнимо дольше, чем я, но мне тоже хорошо известна излюбленная привычка Яна – никого не пускать внутрь закрытой на замок души. Он мог сколько угодно быть общительным, искренним и даже открытым в чем-то, но были вещи, о которых он никогда и никому не собирается говорить. Или не решается слишком долго.
Он всегда без конца отшучивался, прятался за маской легкости и безразличия ко всему. Интересно, это было врожденным или воспитанием?
– Он любил ее, знаю, – шепнула я.
– Любил? Ян? – встрепенулась та, удивившись. Будто «любовь» – нечто звучащее не про него. – Нет, не совсем так. Но Роксолана была важна. Впрочем, как и для всех остальных. Полудракон была одной из нас.
Момент вынужденной близости закончился. Валентина тронулась с места, я отпустила её, и та ушла, закрыв двери, а я старалась не думать о том, далеко ли она отправится, ведь помнила слова Яна, что мне может причинить вред какой-нибудь ее гость, не успевший скрыться. И все, что оставалось – это думать, что его слова не были произнесены всерьез. Останься кто-то из «гостей» в замке, цмоки почувствовали бы их сразу же.
Когда я снимала меховую накидку и черные одежды, которые достались от Роксоланы, невольно вспомнилось, как на меня сверху падали кирпичи и куски каменных плит разрушенной усыпальницы из-за превращения волколаков и драконов внутри небольшого помещения. Отметины тех ударов остались на теле – кое-где на коже виднелись кровоподтеки и ссадины; а некоторые места просто болели, и я знала, что завтра там появятся синяки. Раздевшись догола, окутанная клубами раскаленного пара, я провела по зеркалу рукой и лишь мельком взглянула на себя. Я была чумазой, как извалявшийся в грязной дождевой луже ребенок. Запутанные волосы хранили в себе мраморные крошки и осколки стекла с камнями, прическа напоминала кубло дикого зверька или разваливающееся гнездо.
Переступив края ванной, я опустилась в горячую воду и моя плоть, по-прежнему живая и почти невредимая,