После этого случая Эмма осталась слегка изуродованной. Фрейд, конечно, понимал, что Флисс не совсем прав, но старался его успокоить: «В своих мыслях я уже смирился с тем, что бессилен был помочь этой бедняжке, и ругаю себя за то, что втянул тебя в эту историю, закончившуюся для тебя столь плачевно». Старался замять скандал, чтобы никто не мог обвинить друга Вильгельма в профнепригодности.
Вернемся, однако, к сновидению об инъекции. Думаю, Фрейд его препарировал, прежде чем поместить в книжку. И истолковал так, как счел для себя удобным (чего, собственно, и не скрывает). Тем не менее, толкование это весьма интересно. В первую очередь – как демонстрация того, что вообще можно делать со снами. В этом и ценность книги, открывшей европейцам новые (забытые ими) возможности понимания человеческой психики. А то, что Фрейд там что-то правильно (или неправильно) интерпретировал, не имеет для нас никакого значения. Он дал свой вариант толкования. Можно дать и другой. Сновидение ведь неисчерпаемо. При каждом новом повороте оптики толкования нам открываются новые аспекты сна (в чем мы в дальнейшем еще не раз убедимся). В частности, сон об инъекции Ирмы можно толковать как историю рождения психоанализа из духа еврейского местечка.
Марк Шагал. Ворота еврейского кладбища. 1917
Я уже намекал на то, что книга Фрейда автобиографична. Основные объяснения того, что и как толковать, он дает на примерах собственных снов. А чтоб был понятен контекст, приводит множество связанных с ними деталей из своей жизни. Но кроме самого автора в книге действует еще целый кагал, самые разные люди, одолеваемые нелепыми фантазиями и трагическими проблемами. Толкуя свои и их сны, Фрейд попутно рассказывает житейские случаи, соленые анекдоты, фольклорные байки. Все это, можно сказать, картинки с выставки Марка Шагала. Перед читателем снотолкований открывается виртуальное местечко, в котором течет жизнь еврейской души, старающейся приноровиться к требования большого европейского города. Из опыта этой жизни вытекают и сновидения, и способы их толкования.
Вот, например, весною 1897 года Фрейда выдвинули на соискание звания экстраординарного профессора. «Я подумал тотчас же, однако, что не имею никакого основания связывать с этим каких-либо надежд». Почему? А потому что он еврей… Как-то раз его посетил коллега Р., один из тех, кто давно дожидался профессорства и хлопотал о нем в министерстве. «Он сообщил, что на этот раз ему удалось припереть к стене очень высокопоставленное лицо и предложить ему вопрос, правда ли, что его назначению препятствуют исключительно вероисповедные соображения». Оказалось, что – да. После этого Фрейд увидал во сне следующее: «I. Коллега Р. – мой дядя. Я питаю к нему нежные чувства. II. Он очень изменился. Лицо его вытянулось; мне бросается в глаза большая рыжая борода».
Семья Якоба Фрейда. Зигмунд третий слева в заднем ряду
Толкование