Блад был несколько смущен.
– Но ведь там были и другие, достойные сочувствия, – пробормотал он.
– Вы показались мне не совсем таким, как другие.
– А я не такой и есть, – сказал он.
– О! – Она пристально взглянула на него и несколько насторожилась. – Вы, должно быть, очень высокого мнения о себе.
– Напротив, сударыня. Вы не так меня поняли. Те, другие, – это заслуживающие уважения повстанцы, а я им не был. В этом и заключается различие. Я не принадлежал к числу умных людей, которые считали необходимым подвергнуть Англию очищению. Меня удовлетворяла докторская карьера в Бриджуотере, тогда как люди лучше меня проливали свою кровь, чтобы изгнать грязного тирана и его мерзавцев-придворных.
– Мне кажется, вы ведете изменнические разговоры, – прервала она его.
– Надеюсь, что я достаточно ясно изложил свое мнение, – ответил Блад.
– Если услышат то, что вы говорите, вас запорют плетьми.
– О нет, губернатор не допустит этого. Он болен подагрой, а у его супруги – мигрень.
– И вы на это полагаетесь? – бросила она презрительно.
– Вижу, что вы не только никогда не болели подагрой, но даже не страдали от мигрени, – заметил Блад.
Она нетерпеливо махнула рукой и, отведя на мгновение свой взгляд от собеседника, поглядела на море. Ее брови нахмурились, и она снова взглянула на Блада:
– Но если вы не повстанец, то как же попали сюда?
Он понял, что она сомневается, и засмеялся.
– Честное слово, это длинная история, – сказал он.
– И, вероятно, она относится к числу таких, о которых вы предпочли бы умолчать.
Тогда он кратко рассказал ей о том, что с ним приключилось.
– Боже мой! Какая подлость! – воскликнула Арабелла, выслушав его.
– Да, Англия стала «чудесной» страной при короле Якове. Вам не нужно жалеть меня. На Барбадосе жить лучше. Здесь, по крайней мере, можно еще верить в Бога.
Говоря об этом, он посмотрел на высившуюся вдали темную массу горы Хиллбай и на бесконечный простор волнуемого ветрами океана. Блад невольно задумался, как бы осознав под впечатлением чудесного вида, открывшегося перед ним, и свою собственную незначительность, и ничтожество своих врагов.
– Неужели жизнь так же грустна и в других местах? – печально спросила она.
– Ее делают такой люди, – ответил Блад.
– Понимаю. – Она засмеялась, но в смехе ее звучала горечь. – Я никогда не считала Барбадос раем, но вы, конечно, знаете мир лучше меня. – Она