Счастье в жизни не бывает,
А любовь одно вранье.
Песня кончилась. Наступила тишина. Несколько минут никто ничего не мог сказать. Каждый думал о чем-то своем, и все вместе, похоже, думали о войне, о дневальном – «дембеле». Понемногу братки отходили от глубокой грусти, и кто-то не очень уверенно и громко произнес:
– Ну ты браток, такую грусть «тощий зад» напустил, аж мураши по спине до сих пор бегают. Ребята, ну-ка рваните нашу окопную, для радости, – и под ритмичный стук кружки прокричал куплет:
– Если ты сидишь в окопе
С оторванною ногой,
Значит ты в глубокой попе,
Но пока еще живой.
Но никто окопную песню не подхватил, и снова наступила тишина. Прервал это оцепенение голос Капрала:
– Ну все, хорош гулять, завтра у нас атака по графику.
Братки потихоньку начали расходиться.
– С завтрашнего дня дневальным у нас будет… – Капрал указал на громилу с круглым, улыбающимся лицом, – помните, у нас традиция – дневалить тому, у кого «дембель» в скорости.
Новый дневальный вытянулся и гаркнул:
– Слава «ОПРАВУ».
– Служим, служим. – нестройными голосами братки отозвались на приветствие. Через полчаса уже почти все посапывали в койках, и только «дембель» еще долго с удовольствием что-то зачеркивал в своем календаре.
Где-то сбоку двое шептались, и до него иногда доходили отдельные фразы:
– А «дембель»-то еще не спит, радуется.
– Ага, завтра с утра в машину и домой и никаких тебе атак и «хлопушек».
– Да, домой. К своим.
– Да не к своим, а старикам.
– Да я и говорю – к своим, к старикам.
«Дембель», наконец-то, прошаркал к своей койке и долго устраивался, вздыхая и кряхтя, на ночлег. Шепот продолжился:
– А где свои? И где чужие? Кто это может сказать?
– Дома должны быть все свои, а не дома чужие.
– Там все чужие, свои здесь, а там, кроме близких, все чужие. Да и близкие сразу нас там не поймут.
– Да, там все чужое. Кому мы там нужны, да еще с привилегиями? Придется приспосабливаться, вживаться.
– То-то и оно. Здесь мы все свои, а там. – на этой фразе он задремал и шепота уже не слышал.
Ветеран как-то не уверенно и заикаясь шептал:
– А там, а там… а там все вранье, все вранье, – и указал худым пальцем в темный угол, где сидел на стуле Предводитель и грел руки над догорающим костром.
Рядом хлопотала матушка с банкой «нулевки» и чем-то недовольная ворчала:
– Предстоятель наш любезный, обманывать-то нехорошо будет. Нехорошо, батюшка. Нехорошо.
– А как же, матушка-то, быть? Неправда правду держит, подпирает ее. Да и правда у каждого своя.
– Как разобрать где она, эта правда-то?
– У вас там правды не найти. Врете. Ни шагу без вранья не можете сделать, – прошептал Ветеран и погладил рукой грудь у сердца.
– Вранье и наверху там, – ветеран рукой указал куда-то вверх, – и здесь среди, так сказать, народа.
– А вот, батенька, возьмите эту неправду, то есть, как вы выражаетесь, вранье и