Они бросали дома и нажитое имущество. Увольнялись с высокооплачиваемой работы и устраивались в Воронеже, Суздале, Магадане доярками, сторожами и плотниками… Многие из них бомжевали. И были безмерно счастливы!
– Натягивайте, Петечка, свои пятнистые штаны, – Рябов передернул затвор именного браунинга. – В Европе, видимо, коллапс. Не будем отсиживаться.
Прибыв в Париж, мы сразу же отправились под ближайший мост через Сену. К клошарам. Так зовут французских бродяг. Они всегда в курсе последних событий.
– Почему соотечественники бегут в Россию? – заиграл хитрыми морщинками пожилой клошар. – Нальете рюмочку?
Я протянул бродяге серебряную фляжку водки «Солнечный Магадан» и папиросы «Прима».
– Ого! – бомж с наслаждением понюхал папиросу, сделал жадный глоток из фляги. Расплылся в улыбке и сказал на ломанном русском: – Забирает!
– Так почему? – со сталью в голосе спросил Рябов.
Бомж лишь жадно присосался к сосуду.
Я отобрал у него флягу, сделал щедрый глоток. Утренний промозглый туман пробирал до костей.
– Петя, не увлекайтесь, – строго глянул Рябов.
Я вытер губы и крякнул.
– Буря! Скоро грянет буря! – по лицу клошара разлился алкогольный восторг.
– В смысле?
– Революция! Мишка со знаменем – гонец красной России.
– У нас же капитализм? – брови Рябова поползли на лоб.
– Вы это бросьте… – засмеялся клошар, отобрал у меня фляжку и разом осушил её до дна.
– А зачем бежать к нам? – опешил я, акушер второго разряда, Петр Кусков.
Бомж фыркнул:
– Если революция победит, то будет только и жизнь, что в России.
– А бродяга-то прав, – прошептал Рябов, когда мы покинули лежбище под мостом. – На каких же географических пространствах Европы сейчас катается наш мишутка?
– Вот уж, действительно, «Превед, медвед!» – нахмурился я. – Давайте, почитаем желтую прессу.
Мишка оказался в Берлине, подле Рейхстага.
С красным знаменем у столь исторического места он напоминал старожилам весну 45-го. Единственное отличие, вместо канонады приветственные крики молодых и не очень немцев.
Мы с Рябовым вышли на тропу войны, запеленговали медведя и набросили на него титановую сетку.
Косолапый разорвал её, будто бы марлю.
Тогда мы вогнали в таежного бродягу слоновью дозу снотворного, а тот и глазом не повёл.
Отчаявшись, Рябов разрядил в мишку всю обойму именного браунинга.
Топтыгин только усмехнулся.
– Что-то, Петечка, здесь не так… – Рябов в смущении кусал губы. Никогда мне еще не приходилось видеть сыщика столь растерянным.
Топтыгин же, нарезав еще пару кругов у Рейхстага, укатил в рабочие окраины.
– И как нам