– Что слышно о государе? – спросил Константин. – Что говорит Мари?
– Сейчас он приехал с фронта, но, кажется, скоро собирается назад, в Ставку.
– Да, я знаю. Я видел его на прошлой неделе. Он в добром здравии?
В этих словах сквозила озабоченность, не укрывшаяся от домашних, и в первую очередь от Николая. Он знал, что и до отца наверняка доходят слухи о том, что царь сильно сдал в последние несколько месяцев и едва несет тяжкое бремя войны. Поговаривали даже о полном упадке сил, что вызывало острую жалость у всех, кто любил этого доброго и такого внимательного ко всем человека, а Константин принадлежал к числу его ближайших друзей. Они были товарищами детских игр – как теперь их дочери Зоя и Мари, царь крестил его первенца, тоже названного Николаем. Узы крепкой дружбы связывали и их отцов. Николай и Константин любили подшучивать друг над другом – ведь оба женились на немках. Впрочем, Аликс была крепче Натальи телом и духом и умела в нужный момент – когда заболевали дети или нужно было работать в Красном Кресте – собраться, что было совершенно недоступно Наталье. Старая графиня в свое время была очень огорчена тем, что ее сын не взял в жены русскую женщину. А то обстоятельство, что гессенская принцесса Алиса стала царю верной и любящей женой, не утешало.
– А каким ветром тебя занесло в отчий дом? – спросил Константин, с улыбкой оборачиваясь к сыну.
Он гордился им и даже не думал скрывать, что доволен тем, что Преображенский полк – не в действующей армии. Ему совсем не хотелось, чтобы его единственного сына сразила германская пуля. Русская армия несла большие потери – и в 1914 году под Танненбергом, и во время отступления по ледяным галицийским полям, – и Константин радовался, что пока опасность не угрожает Николаю.
– Мне хотелось кое о чем поговорить с тобой, папа, – ответил Николай. – После обеда, если разрешишь. Так, пустяки.
Голос