– Грузите! – позволяю великодушно, отчётливо сознавая, что уступил половину поля сладкоголосой фее. А ей только плацдарм захватить. Присела на стул, освобождённый прошлым визитёром, и так закинула ногу на ногу, демонстрируя идеальную коленку над столь же идеально выбритой голенью, что даже идиоту ясно: артиллерия выкатилась на огневую позицию и готова работать прямой наводкой. Пли! Она и выпалила.
– В самолёте вы находились около трёх минут в состоянии клинической смерти. Никого там не встретили? Между тем, многие из реанимированных делятся впечатлениями. Обычно их списывают на галлюцинации умирающего мозга. Похожие переживания проскакивают у экстрасенсов, но им особо не предают значения. А зря. В Баминги установлена аппаратура, обеспечивающая контакт с загробным миром.
– Спиритический компьютер – это и есть Некрос? – я кусаю себя за губу, сдерживая ухмылку и желание схохмить.
– Некрос – это примерно то, что академик Вернадский называл ноосферой. Религиозные мыслители говорили о прибежище душ умерших людей, преддверии рая и ада. Если опустить подробности, наши умники заставили работать на Университет Корпорации интеллект умерших гениев. Отсюда технологический прорыв, ракетные и лазерные системы, опередившие американцев на полвека. А также медицина, обеспечившая моё превращение из серой мыши в модель и ваше скорое исцеление. Скрепляя ломаные кости, вам роста прибавили. Впечатляет?
Скрывая шок, шагаю к зеркалу, типа внезапно возникла необходимость что-то рассмотреть на обновлённой физиономии. В отражении видна Элеонора. Наслаждаешься? Несколько лет назад и тебя так огорошили, теперь в отместку стебёшься над новобранцами.
Марксизм давно перестал считаться государственной идеологией, но прагматический реализм, зашитый в основу сознания, никуда не делся. В церковь ходил за компанию, не вникая, просто – как другие. Элеоноре не поверил бы ни на грош, если бы заливала, что вызвала подкрепление в пустыню из тёплых чувств ко мне. А тут вижу: правду говорит. То есть всё ощущение мира, твёрдого, незыблемого, одномерного, материального… короче – привычного, проваливается в тартарары.
От пережитого, от контраста пытка-смерть-воскрешение, от видений убитых мной людей, а может – и от воздействия каких-то лекарств, не знаю, что там наизобретали эти мёртвые авиценны, вдруг жестоко подскакивает либидо. Просторные больничные шаровары сейчас прорвутся спереди…
Элеонора – дрянь. Способна подставить ради своих целей. И одновременно фантастически притягательна. Не из тех, кому посвящают стихи и платонические чувства. Желание наказать её просто затопляет разум. Наказать! Жестоко! За всё!
– Вы что…
Больше ничего она не успевает сказать. Я буквально впиваюсь в неё. Срываю одежду, едва не разодрав в клочки. Обдираю грудь щетиной. Кусаю соски. Швыряю на кровать. Сам не просто вхожу – влетаю. До боли, до хрипа! Сжимаю так, что кости трещат – её и мои. Плевать, что больница, что незапертая дверь,