– Ох, говорил я тебе, Леонид, иди в московское училище. Не послушал ты меня.
Здесь я вынужден объяснить смысл данной фразы. После окончания школы романтические мечты понесли меня в пограничное училище. Для генеральского сынка вполне нормальное дело. Дядя Боря, считавший себя обязанным после смерти моего отца заботиться обо мне, стал всячески содействовать моему поступлению в московское училище. Благо там было немало довольно заманчивых специальностей, вроде дипломатического курьера или переводчика-референта. Я же избрал Алма-Ату. Романтически настроенного юношу, влюбленного в Эркюля Пуаро, больше привлекли слова «розыскная работа». Эта дорога и привела меня в конечном итоге во внутренние войска, где я занимался отловом бежавших преступников.
Действительность оказалась намного циничней романтических представлений юности. Служба была тяжелой, неблагодарной и карьерно абсолютно бесперспективной. Я так и не выслужился выше капитана. Не помогли даже годы, проведенные в Афганистане и горячих точках. А вот общение с преступным миром не прошло даром. Нередко меня принимают за человека «сиделого», что в наше время даже престижно.
Да еще, когда я слонялся без работы, бывший подопечный устроил меня в службу безопасности одного банка в Самаре. Зря старался. Я так и не пришелся ко двору в мире, где так тяжело отличить белое от черного.
Так что определенная правда в дядином упреке была. Послушай я его тогда, глядишь, и сидел бы сейчас в какой-нибудь думе или совете директоров. Хотя, что касается блатного жаргона, то, я думаю, он излишне щепетилен. Ведь столь любимое политиками и журналистами словечко «беспредел» тоже пришло в нашу речь не из Академии наук.
Тем не менее, моя профессия научила меня умению работать с информацией. Я спросил:
– А кто построил этот храм?
Дядя Боря был рад, что заинтересовал даже такого солдафона, как я:
– Неизвестно. Он был построен в имении помещика Киндякова предположительно в 80-ых годах XVIII века, и простоял до 20-ых годов, теперь уже прошлого столетия, пережив Октябрьскую революцию.
Раньше дядя Боря говорил только «Великая Октябрьская». Прогресс. Тем временем именинник удалился в другую комнату и вернулся с небольшой фотографией.
– Вот этот храм. Его последней хозяйкой была некая британская подданная Перси-Френч.
Хмель вылетел у меня из головы. Я выхватил у дяди из рук фотографию и стал рассматривать. Плохое качество снимка. Какие-то колонны, статуя на крыше, ничего особенного. Разве что название. Масонский храм. Да еще единственный в мире. И имя последней хозяйки. Перси-Френч. Я не впервые слышал эту фамилию.
За окном шел дождь со снегом. Сильный ветер подхватывал ледяные капли и со стуком швырял их в окно, с воем раскачивая в ночном мраке обледенелые ветки деревьев. Весь мир спал.