Теперь Боб жалел, что не послушался Кота и не уехал сразу в Петербург. Наврал бы там чего-нибудь – впечатлений-то масса, пусть и не совсем тех, на которые рассчитывал. И с родителями бы помирился. Но уж больно не хотелось возвращаться как побитая собака, без денег и даже не понюхав Зоны. И теплилась еще где-то на дне души надежда. А вдруг?
– Свободно? – Не дожидаясь ответа, незнакомый парень ловко отодвинул стул ногой и присел напротив Боба. На стол он поставил две кружки пива и две пластиковые тарелки: с копченой рыбой и хлебом. – Угощайся, Кант. Ты ведь Кант, верно?
– Да. А-а… – Жрать хотелось сильно. Боб машинально взял кусок хлеба, но, спохватившись, задержал ладонь в воздухе. – Собственно… Спасибо, конечно, но по какому поводу…
– Это, увы, не банкет. Но повод имеется. – У парня было узкое смуглое лицо и темно-рыжие, коротко остриженные волосы, прикрытые кепкой. Аккуратные рыжие усики и бородка клинышком вкупе с округлыми темными очками, завершая портрет, делали парня похожим на какого-то голливудского актера.
– Какой?
– Считай это приправой к деловому разговору. А в таких случаях принято оплачивать стол. Так что ты не стесняйся. Пей и жуй.
– А я и не стесняюсь. Просто я не голоден, – сказал Боб, закидывая в рот самый крупный кусок рыбы. – Так это, дело-то какое?
– Важное дело. Я слышал, ты в сталкеры решил податься?
– Если выгорит. Вообще-то я для начала просто в Зону хотел сходить. Ну посмотреть там, попробовать.
– Сфоткаться на память, что ли? Нет, Кант, в Зону просто так не ходят. Разве что богатые бездельники. Я-то думал…
– Нет, нет, ты неправильно понял, – заторопившись, Боб едва не подавился куском хлеба и закашлялся. – Кха… Я не так выразился. За артефактами, конечно, хочу сходить. За хабаром, в смысле.
– Тогда другой коленкор. А то я уже было решил, что ты у нас романтик-идеалист.
– Что ты имеешь в виду?
– То и имею. Ты, кажется, философский заканчивал, Кант?
– Это ты к чему? – В последних словах Бобу послышалась насмешка. Он уже хотел разозлиться, но неподвижное лицо и темные очки незнакомца, скрывавшие глаза, ничего не выражали. И Боб не стал лезть в бутылку. Человек угощает все-таки. – Если в смысле мировоззрения, то я диалектик. Бытие, так сказать, определяет сознание… А ты откуда о философском знаешь?
– Об этом половина Искитима знает. Местные путаны тебя так уже и прозвали – Философ.
Боб почувствовал, как к щекам приливает кровь. Он действительно пару раз снимал местных девочек – пока деньги были; вернее, три раза. По пьяни, понятно, снимал, чтобы показать крутизну. Он привык находиться в центре внимания, но в Искитиме его уровень Ай Кью почему-то не котировался. Зато стоило лишь показать деньги… Вот балбес, нашел кому душу изливать – шалавам. Господи, чего я еще успел о себе натрепать? Надеюсь, о том, что до десяти лет любил спать с мамой