κινεύτε et ούκ ί'στε καιν έσμόν λόγων επεγεριετε, чтобы не останавливаться долго на посторонних вопросах Притворный конец диалога должен был быть неожиданным для читателя; он притворился, что не обижен. Ср. аналогичный отрывок в lib. II. p. 376, D. St. Но давайте также рассмотрим крайние слова отрывка, о котором мы писали выше: Λέγειν δὴ, ἔφην ἐγὼ, χρὴ ἀνάπαλιν αὐ νῦν, ἅ ποτε ἴσως ἔδει ἐφεξῆς λέγειν. τάχα δὲὁὕτως ἕὲν ὀρθῶς ἔχοι, μετὰ ἀνδρεῖον δρᾶμα παντελῶς διαπερανθὲν τὸ γυναικεῖον αὐ περαίνειν, ἄλλως τε καὶ ἐπειδὴ σὺ ὁὕτω προκαλῆ. Теперь в следующей части рассуждения речь идет о содружестве; что же тогда решать о первом, поскольку может показаться, что то, что следует за ним, уже обсуждалось в предыдущем месте? И действительно, если бы они были рассмотрены в первом месте, то весь вопрос о политии был бы полностью решен в одном и том же месте. Но что можно было бы сказать о конце работы, если бы они также были объяснены, прежде чем перейти к обсуждению поиска справедливости? Но мало ли что меняет тот факт, что они объяснены в другом месте, с дополнительным оправданием того, что они действительно должны были быть объяснены? И Шнайдер четко признает, что Шлейермахер был в какой-то степени прав, занимая такую позицию: «Не следует думать, что Сократ всерьез порицает такое расположение вещей, тем более то, что он сразу же добавляет (τάχα δέ и т. д.), так что Шлейермахер решает, что это не принадлежит «его апологии, но его критике». Но следующие слова гораздо серьезнее этих, из которых ясно, что то, о чем говорится на с. 368. с. 368. с. 368. с. 368, то остается сказать, сосредоточиться на городе и разделить весь вопрос на две части равного объема, обозначив одну из них термином ΑΝΛΡΕΙΟΥ ΛΡΑΜΑΤΟΣ͵ который я бы назвал ΓΥΝΑΙΚΕΙΟΥ APAMATOΣ. Переводчики упустили из виду это разделение речи на две части, полагая, что этими терминами τον ανδρείου и γυναικείου δράματος обозначаются не части произведения, а характер слов и изречений. И, конечно, они сказаны ποιητικώς, и не все, что может быть сказано, включено в термин του γυναικείου δράματος, хотя они самым тесным образом связаны с этим вопросом, который, собственно, и может быть обозначен этим термином. Ибо он не мог в этом месте упомянуть философов магистратов, если только не хотел нарушить видимость, создаваемую линией и замыслом произведения, и намекнуть на рассуждение, которое, как он уже сказал, должно быть описано в третьей книге о магистратах города, и поэтому этот вопрос не мог считаться опущенным. Но при этом отдельные части речи должны были быть как бы завернуты в нечто и обозначены лишь легкими печатными следами, так что не было бы ясно, в чем собственно заключается заключение произведения, в поэтическом характере диалога исчез бы и принял бы чисто философский характер, а между тем истинный смысл частей произведения не был бы виден внимательному и прилежному читателю, он не был бы указан. – Но почему же Сократ не объяснил того, что должно было быть сказано выше о государстве,
