– И что же ты ответил ему? – наконец, отозвалась она.
– Я сказал ему очень вежливо, что он ошибается, что я никогда не делал ничего такого, что бы могло оскорбить его или его товарищей. Что же касается его требования относительно удовлетворения, я только заметил ему, что никогда не принимал участия в борьбе, начинавшейся испытанием силы и заканчивающейся непримиримой враждой и местью. «К такой борьбе, – сказал я ему, – я чувствую большое отвращение, в особенности в данную минуту; теперь ты раздражен и борьба эта может окончиться очень печально»… В это время нас окружили наши школьные товарищи, и я очень хорошо понял, что все они были вооружены против меня. Вероятно, они надеялись испытать удовольствие в своих ужасных забавах, к которым они привычны. В виду этого я весело прибавил: «А теперь прощайте, мои дорогие товарищи, будьте счастливы; расстаюсь с вами так, как я жил с вами в продолжении нашего учения». – «Нет, нет!» – крикнул Корвин и покраснел, как пион…
При этом лицо Панкратия покрылось краской, его голос задрожал и он, почти рыдая, прибавил:
– Я не могу далее говорить, не смею
– Умоляю тебя именем Бога, памятью твоего отца, которая тебе так дорога, – сказала мать, кладя руку на голову своего сына, – не скрывай ничего предо мной; я не успокоюсь, если ты мне не скажешь всего. Что же дальше сказал или сделал тебе Корвин?
После минутного молчания и внутренней молитвы, юноша продолжил:
– «Нет, – вскрикнул Корвин, – ты не уйдешь от меня, ослиная голова[5]. Ты скрывал перед нами твое жилище, но мы сумеем тебя отыскать, а пока получи задаток той мести, которая еще ожидает тебя»… При этом Корвин ударил меня по лицу так сильно, что я зашатался, а окружающие нас сотоварищи издали дикий неистовый крик радости.
Панкратий заплакал и когда, наконец, облегчил себя слезами, прибавил:
– О, как во мне закипела кровь в эту минуту и как мое сердце рвалось на части. А между тем, внешний голос шептал мне: «Трус, ты, Панкратий»… Кто шептал мне эти слова, не знаю, но думаю, что это был недобрый дух и я почувствовал себя возмущенным, а восставший во мне гнев прибавил мне силы, и я, схватив нападающего на меня за шею, бросил его оземь… Вслед за тем я услышал рукоплескания товарищей, торжествовавших над моей победой, и видел, что они перешли на мою сторону. Но это нисколько не польстило моему самолюбию, не смотря на то, что это была самая трудная борьба во всей моей жизни. Никогда еще кровь и душа не возмущались во мне так сильно, и я невольно подумал: «Господи, не допусти меня в другой раз до такого искушения!»
– И что же ты сделал, дорогой мой сын? – спросила мать с беспокойством.
– Ангел-хранитель победил во мне злого демона, – ответил сын, – и я, подумав о нашем Спасителе в доме Каиафы, когда он был окружен издевавшимися над ним врагами и позорно избит пощечинами, – простил его… Ведь Спаситель милостиво простил Своих врагов… Мог ли я поэтому не последовать Его примеру…