– Хороший анекдот, – нахмурилась баба Тина.
– Тогда уж это были грузины!
– Дайте закончить! – возмутился Валера и сразу продолжил спокойным слогом: – Из района приехала милиция. Стали разбираться. Все было ясно. Убийцу забрали.
– Ну! – крикнул Амза быку, едва не задевшему его рогом.
– А заодно конфисковали у всех ружья. Тогда один колхозник и говорит: «Вот дурак! Зачем он его из ружья стрелял? Лучше б мотыгой прихлопнул! И нас бы заодно от мотыг избавил!» Поняли? То есть он думал: тогда бы не ружья позабирали, а мотыги. И можно было бы не работать.
Хибла качнула головой, Даут чуть улыбнулся. Валера на последнем слове рассмеялся, но, увидев, что другие равнодушны, умолк. Вздохнул и возвратился к плугу.
Для начала пришлось вспахать лежалую землю. За плугом неторопливо шла Хибла, бросала во вспоротую почву семена кукурузы, а с ними фасоль, чтобы она вилась вверх по соседке и не требовала вкапывать для себя отдельную опору.
Баба Тина наблюдала за посадкой с бревна, уложенного возле худой изгороди. Ломала пальцами семечки да поглядывала на густые клубы зелени, под которыми укрылись ближние холмы.
Вспахав и засеяв участок, Валера приладил позади быка ачалт, на него вскатил десяток камней. Впереди, ведя быка, шагал Даут, а Валера смотрел, чтобы плетенка не сбивалась и скользила по засеянным грядам – так земля выравнивалась.
Амза помогал отцу, однако был невнимателен. Он видел, как продавливаются сухие комья, слышал, как шелестит ачалт, но думал о дельфине. Амза не мог вспомнить, каким был зверь на ощупь. Говорил себе: «упругий, сухой», но это не помогало. Захотелось вновь прикоснуться к нему, погладить его, обрызгать водой.
Баба Тина поднялась с бревна, постояла, затем вдруг пошла вдоль пашни. Зная, что у матери днем болят ноги, Валера удивился:
– Куда это ты?
– Как говорила моя бабка, чем даром сидеть, лучше попусту ходить!
Солнце, покинувшее прохладу гор, вышло на пустынное покатое небо. Мужчины легли под чинарой для отдыха. Тени хватило каждому. Хибла вынула из багажника корзину с мацони, сушеной рыбой, ахачей[7] и лавашем. Обед был неспешным. Тело нехотя принимало пищу и призывало вздремнуть. Проспав минут десять, Амза взбодрился.
В стороне отдыхали грузины.
– А где вино? – удивился Валера.
– Нечего. Дома выпьешь, – ответила Хибла и поставила мацони ближе к мужу. Тот в недовольстве скривил губу.
Валера в последние годы ходил с животом. Голова теряла волосы. Те, что остались, были седыми. Брился он редко, уже не стеснялся седой щетины. На плече тянулся шрам – память о войне. Когда немцы приблизились к Абхазии, Валера был в Псху. Пришлось оставить село и прятаться в горах. Многие абхазы ушли в Гудауту, оставшиеся ловили врага потемну или в тумане – мучили, а потом отдавали шакалам. Немцы ждали, пока их флот пробьется к Сухумскому порту, отстреливали горцев. Застигнутый часовыми, Валера бежал через кусты, прыгнул в реку Бзыбь. Старое дерево острым суком вспороло ему плечо. Он должен был умереть, однако выжил. Амза