Возмущённая пиратка протащила пленника мимо системы продува мусора, развороченной выстрелом Джо-Джо, торопливо семеня к иглеру сестрёнки – последнему шансу на бегство и спасение с этого проклятого мусоровоза.
– Тупые жертвы, дебильная Джо-Джо, грёбаный Трайбер, всех ненавижу! – возмущалась пиратка себе под нос. – Ну и подыхайте там, отвлекайте внимание от грублечки, а я пока сбегу. «Не до хабару, уйти бы с пожару», как говорила моя бабулечка, кстати, единственная, кого в этой вселенной вообще можно любить и уважать.
Она глянула на Фокса и увидела, что тот очнулся.
– Разул глазёнки, умник. Не вздумай шевелиться, сразу проткну тебе что-нибудь важное, у меня ещё много шипов, усёк?
– Понял, понял, – Фокс засмеялся сквозь боль, дивясь безумности происходящего.
Вдалеке что-то яростно взорвалось, по всему «Мусорогу» прошлась глухая волна, грублю тряхнуло, она едва не упала.
– Ёёё-моёёё, – проскулила несчастная пиратка, глядя назад в отчаянии. – Сестрёнка выпустила солнышко! Это пиши пропало! Никто ко мне не придёт, потому что теперь некому!.. Твоя бронемусорка выдержит, а вот те, кто был в зале… Попрощайся с друзьями, чувак, их больше нет. От такого даже щиты не спасут. Трайберу поделом, а остальных даже немного жалко. Ох, глупые твари.
Грубля всхлипнула, проявив секундную слабость. Её трясло, но она взяла себя в шипы и прошлёпала к иглеру.
– Наткну тебя на шпиль и сигану отсюда, – бормотала она. – Твой ИИ мне сразу воротца откроет, чтобы я не врезалась и тебя не размазала. Ты ведь будешь ещё живой… пусть и ненадолго.
Пиратка хихикнула. Но вдруг остановилась. Одиссей с трудом повернул голову и увидел, что между ними и пиратским кораблём стоит Бекки. Он даже знал, как тележка успела прикатить сюда так быстро, потому что сам так делал – на платформе по тоннелям пауков.
– Ты, – прошипела грубля со страхом и ненавистью, и внезапно выпустила Одиссея. Шип выскользнул из его ноги, оставляя на полу неровный кровавый след.
– А ты кого ожидала увидеть, любимую бабулю? – прыснула тележка. – Так она давно померла, и знаешь, почему? Не вынесла смотреть, в какое ничтожество ты превратилась.
– Я порвала три священных грубалии, – гулким голосом прокричала грубля, из последних сил надуваясь и набираясь гонору на смертельный поединок. – Ну давай, железка, попробуй меня перехамить!
– Чего там пробовать? – хмыкнула Бекки. – Я хамила, когда ты ещё под стол пешком ходила. Поучи мамку рот раскрывать.
Всё вокруг замерло. Словно лёгкий ветерок судьбы промчался между двумя величайшими хамками двенадцатого сектора. Ауры беспредельной самовлюблённости, беспардонной наглости и неистребимой склочности упёрлись одна в другую, и сам пространственно-временной континуум заколебался в страхе. Казалось, Бекки и Цила окружены эпическим сиянием, блистают неземным светом – или просто Одиссей потерял