– Ты и вправду не знаешь, как вернуться? – выдохнула заложница в унисон с папочкой.
– Знала бы – не стояла бы тут как идиотка, – прошипела я.
– А если я подскажу, что делать, возьмешь меня с собой?
– Кардерина, только посмей… – предостерегающе начал демон.
Я отчасти понимала возмущение родителя: где это видано, чтобы жертва помогала своему мучителю? Да еще и не из романтических чувств, а, так сказать, назло. Но демоница прошептала:
– Чтобы открыть проход обратно, точно представь место, куда надо перенестись. Заложи пентаграмму векторов пространства, пересеченных с осью времени, и влей в узловую точку силу не меньше пятого уровня.
Из всего сказанного я поняла только одно: надо представить место!
И я вообразила. В красках и подробностях. В ощущениях.
Старый пирс. Выбеленные солнцем и просоленные морем доски. Волны, что набегают одна за одной, одна за одной. Море, шепчущееся с прибрежным песком, запах водорослей. Истошный, а вовсе не романтичный крик чаек. Ракушки, что выбросило прибоем. Скалы бухты, проход к которой с суши перекрыт горным хребтом, а с воды – извилистый, как кишки каракатицы, и непредсказуемый. Через такой можно пройти только на шлюпе, да и то лишь хорошо зная путь.
Мою руку прошила дьявольская боль. Казалось, изнутри, из костей, наружу, к коже, вырывается что-то. Прогрызает себе путь огненными челюстями. Я заорала. Пошатнулась вместе с заложницей, которая – гадина! – еще и оттолкнулась пятками, будто пытаясь меня завалить, напрочь наплевав на то, что я могу перерезать ей горло…
И мы действительно рухнули. Лопатками я впечаталась во что-то твердое, в ягодицу впилась то ли крупная ветка, то ли булыжник. А рядом с виском, на уровне глаз, из травы торчал крупный камень.
Дыра, из которой мы вывалились спиной вперед, схлопнулась прямо перед носом демона. Но мне было не до этого. Отбросив в сторону саблю, которой я чудом не перерезала горло заложнице, я уставилась на свое правое плечо. Ткань на рукаве выше локтя обгорела и свисала лоскутом. А на коже, там, где всю мою жизнь красовалась печать, сейчас происходило нечто дикое: ее сжигала татуировка в виде черного пламени. Она буквально жрала знакомый с детства рисунок с одного бока своими огненными языками. Печать трескалась, сочилась кровью, которая тут же запекалась. А меня раздирала дикая боль, которая в какой-то момент накрыла меня с головой, как гигантская волна. Смяла, перевернула, оглушила. И я впервые в своей жизни потеряла сознание.
Сколько пролежала в беспамятстве – сказать тяжело. Когда я очнулась, то первое, что увидела, – рассвет. Получается, что я провалялась тут всю ночь? Оставалось надеяться, что и только, а не целые сутки. А потом взгляд упал на белого кролика. Эта сволочь догрызала саблю! Сидела и нагло хрумкала. Только один эфес и остался. Скрежет стоял знатный, с длинных острых клыков пушистой гадины аж искры летели, но она продолжала уписывать сталь, как иной заяц – капустный лист.
– Да чтоб тебя! –