Комнаты я так и не снял и вернулся к себе на улицу Джонни Апрайта. Из-за жены, детей, жильцов и тесных каморок, куда я должен был их втиснуть, поле моего зрения сузилось настолько, что я не смог за раз охватить взглядом все пространство снятой мной комнаты. Ее необъятные размеры вызывали благоговейный трепет. Неужели такую комнату я заполучил за 6 шиллингов в неделю? Невероятно! Но моя хозяйка, постучав в дверь, чтобы спросить, как я устроился, развеяла мои сомнения.
– О да, сэр, – сказала она в ответ на мой вопрос. – Это последняя улица. Восемь или десять лет назад и другие улицы были не хуже, и люди тут жили почтенные. Но пришлые вытеснили нас. Старожилы только на этой улице и остались. Это настоящий кошмар, сэр!
И затем она рассказала об уплотнении, вследствие которого арендная плата в этих местах росла, а обстановка становилась все хуже.
– Видите ли, сэр, мы не привыкли так тесниться, не то что другие. Нам нужно больше места. Иностранцы и всякая там беднота набиваются по пять или шесть семейств в один дом, который у нас занимает одна семья. Потому они платят за съем больше, чем мы можем себе позволить. Это и правда кошмар, сэр, трудно представить, что всего несколько лет назад это был вполне приличный район.
Я окинул ее внимательным взглядом. Эта женщина относилась к лучшим представителям английского рабочего класса, являя собой образец благовоспитанности, и ее медленно захлестывал этот зловонный и грязный людской поток, который сильные мира сего отводят от центра Лондона на восток. Банки, фабрики, гостиницы и конторы должны умножаться, а городская беднота – это кочевое племя; потому они и надвигаются на восток волна за волной, заполняя и превращая в трущобы район за районом, вытесняют более благополучных рабочих к самым предместьям или же низводят их до своего уровня, если не в первом, то уж наверняка во втором и третьем поколении.
Исчезновение улицы Джонни Апрайта – это лишь вопрос нескольких месяцев. Он и сам это понимает.
– Через пару лет, – говорит он, – истекает договор аренды. Мой хозяин – человек старой закалки. Он не поднимал плату ни за один из своих домов здесь, и это позволило нам остаться. Но он в любой момент может продать их или умереть, для нас все едино. Дом купит какой-нибудь спекулянт, пристроит потогонную мастерскую на клочке земли позади дома, где растет мой виноград, дом же сдаст по комнатам нескольким семьям. И все дела, а Джонни Апрайту придется уносить ноги!
И я ясно представил себе Джонни Апрайта, его благоверную, двух хорошеньких дочек и замарашку-служанку бегущими на восток сквозь тьму, словно призраки, и город-чудовище, рычащий и дышащий им в спину.
Но Джонни Апрайт не единственный, кому придется сняться с обжитого места. Далеко-далеко, на городских окраинах живут мелкие коммерсанты, управляющие мелких контор,