Она уже закрывала за собой дверь, но вдруг просунула в комнату голову и добавила:
– Обещаю!
И я опять ей поверила.
А потом исполнила свое обещание: взяла нож и намазала тост маслом.
Через два часа и двадцать три минуты она вернулась и обо всем рассказала в подробностях. Даже показала мне фотографии Репейника: свернулся клубочком на кровати. Он ужасно исхудал, но это точно он, я уверена. Малышка листала фотографии у себя в телефоне. Удобная все-таки вещь эти их устройства.
– Он забрался под стол у меня в комнате и весь вечер там просидел. В какой-то момент я уже не знала, что делать, и погасила свет. А когда легла спать, он вылез из-под стола и запрыгнул ко мне на подушку. Не хочу никого обидеть, но урчит он как газонокосилка!
Я улыбнулась, и это была моя первая искренняя улыбка с тех пор, как я сюда приехала.
А я-то думала, со мной этого больше никогда не произойдет.
– Он очень ласковый, но к незнакомым относится с недоверием.
Я вообще удивлена, как быстро он ей доверился. Наверное, почувствовал ее особую ауру, внутреннюю доброту, которая делает малышку настолько неотразимой. Я это и сама в ней чувствую.
– Я должна что-то придумать, у себя я его оставить не могу. Вчера постелила газету, чтобы он делал на нее свои дела, но это, конечно, не лучший вариант.
Она наморщила нос.
– Сегодня схожу и куплю все необходимое – лоток и пакет корма, но все-таки надо, чтобы вы позвонили соседке.
– Да, разумеется, я этим займусь. Скажите, Маргерит… вы не могли бы мне помочь встать с кровати?
Она так и засияла:
– Yes! Круто, что вам захотелось встать! Разве это жизнь – целыми днями валяться?
Встав, я вцепилась в чертовы ходунки и доковыляла до шкафа. С трудом достала с полки кошелек и протянула ей деньги.
– Что вы делаете? – изумленно спросила она.
И перевела взгляд на купюру. Я, похоже, сделала что-то не то.
– Это на покупки. И немного сверху, чтобы вас отблагодарить.
– Да нет же, мадам Флоран, я не возьму!
Она нахмурила брови и, кажется, даже разозлилась. Замотала головой, хотя розовые волосы и не пошевелились. Я застыла на месте с этой своей бумажкой в пятьдесят евро, понимая, что обидела ее, и не зная, как теперь быть. Все у меня не слава богу.
Но тут ее черты смягчились.
– Я как-нибудь справлюсь, – спокойно сказала Маргерит. – Ваши деньги мне не нужны. Я не ради денег за ним ездила. Вы… – Она помялась. – Вы мне нравитесь, и было очень тяжело смотреть на то, как вы грустите.
Сердце заколотилось где-то в горле. Пожалуй, можно было бы и разозлиться на ее сочувствие. Насколько жалкое я, должно быть, произвожу впечатление, раз она так отреагировала. Но против правды не попрешь. Она угадала: я действительно грустила. Грустила ужасно. И она меня не пожалела, нет, просто была со мной искренней, вот и все.
Ноги подкосились, и я вынуждена была опуститься в большое кресло рядом с кроватью.
– Но зато теперь