– Кавардак, – шепнул Денисов. – Мясо в соусе из овощей.
Следом появились серебряные подносы с огромными кусками жареной и вареной баранины, румяными лепешками и незнакомой зеленью. Завязалась беседа. Матвей Иванович как мог переводил ее содержание Кутергину и фон Требину. Хозяин и аксакалы говорили о дорогах. Эта тема считалась наиболее достойной настоящего мужчины: здесь все имели табуны и отары, которые перегоняли с пастбища на пастбище, поэтому дороги значили очень многое.
Потом начали дарить подарки: камчу с рукоятью из слоновой кости, инкрустированную золотой проволокой, ловчего беркута, кровного скакуна, редкие меха. Когда очередь дошла до русских, капитан решил не ударить в грязь лицом. Он приказал принести бутылку французского коньяка, вручил ее Масымхану, а потом снял с себя горскую шашку и на вытянутых руках протянул хозяину:
– Дарю твоему внуку и желаю, чтобы он вырос таким же смелым джигитом, как его дед и отец!
Матвей Иванович перевел. Эффект превзошел все ожидания: казалось, в юрте разорвалась бомба! Степенные аксакалы повскакивали с мест и тянулись потрогать подарок урус-тюры, а Масымхан светился от счастья и пыжился от гордости. Он вытянул из ножен клинок и показал его присутствующим, что-то быстро приговаривая на своем языке.
– Лопочет, что это ему прислал в подарок Белый царь, – с лукавой усмешкой перевел Денисов. Кутергину осталось только беспомощно развести руками. Он уже понял: коварные и хитрые азиаты во многом простодушны как дети.
Постепенно шум утих, все расселись по местам. Масымхан как-то обмяк, подобрел, загадочно улыбался. Он наклонился к Матвею Ивановичу и что-то шепнул. Тот усмехнулся:
– Федор Андреевич! Хозяин спрашивает, откуда ты родом?
– Скажи, что родился я в Москве, а приехал из Санкт-Петербурга.
Масымхан, выслушав ответ, согласно закивал и вновь бросил какой-то вопрос.
– Спрашивает, долго ли ехал?
– Долго, – улыбнулся капитан. – Очень долго.
– Илик-чакрым? – заинтересованно повернулся к нему князек.
Федор Андреевич уже знал: чакрым – расстояние слышимости человеческого голоса. Но как и все в Азии, чакрым был очень неопределенной мерой, и илик-чакрым, или пятьдесят расстояний, могло означать и десяток верст и три-четыре недели пути.
– Да, примерно столько, – не стал разочаровывать хозяина гость.
– Хорошо, – неожиданно сказал по-русски Масымхан и звонко хлопнул в ладоши. В юрту заглянула закутанная во все черное старуха. Хозяин крикнул ей непонятное слово, и старуха исчезла.
– Теперь держись, – засмеялся Матвей Иванович.
– Что тут затевают? – насторожился