Венеция, 20 августа 1933 года. – А здесь весело, не то что на Джудекке два года назад. Сегодня утром мы отправились на Лидо, и Дворец дожей с быстроходного катера выглядел великолепнее, чем когда-либо с гондолы. В безветренный день в Европе не найти хуже места, чтобы поплавать: окурки то и дело заплывают кому-нибудь в рот, и повсюду рои медуз.
Лифарь пришёл на ужин.
Венеция, 21 августа. – После осмотра двух дворцов, палаццо Лабиа с фреской Тьеполо «Пир Клеопатры» и Пападополи, душного лабиринта из роскоши, мы сбежали от избытка культуры в бар «У Гарри». Среди грозного шума разговоров раздался шквал приветствий: заходили англичане.
Вечером мы вернулись в этот бар, и хозяин угостил нас коктейлем из шампанского с вишнёвым бренди. «Для правильного эффекта, – выдал нам секрет Гарри, – надо брать худший вишнёвый бренди.» И он оказался прав.
До этого моё знакомство с ним ограничивалось встречей на охоте. Сейчас в зелёной пляжной тельняшке и белом форменном пиджаке его было не узнать.
Венеция, 22 августа. – Плавание на гондоле до Сан-Рокко. Я уже и забыл, но от увиденного там «Распятия» Тинторетто у меня перехватило дыхание. Старую книгу посетителей с именем Ленина убрали. На Лидо дул бриз, волны очистили море от мусора, оно было холодным и неспокойным.
Мы отправились пить чай на Мальконтенту по новому маршруту, проходящему через лагуны вдоль железной дороги. Девять лет назад Ландсберг обнаружил, что эту знаменитую виллу, которую расхваливали в каждой книге о Палладио1, превратили в амбар, и стоит она без дверей и окон в таком состоянии, что вот-вот обратится в руины. Он сделал здание вновь пригодным для жизни. Пропорции банкетного зала и парадных комнат точно математическая ода. Другой бы обставил их так называемой итальянской мебелью, старьём, которое продавцы называют антиквариатом, и позолотой. Ландсберг же заказал мебель из недорогого дерева у местных мастеров. Никаких раритетных вещиц, кроме подсвечников, которые необходимы в отсутствие электричества.
Разглядывая здание со всех сторон, люди спорят и критикуют задний фасад. Но парадный вход разногласий не вызывает. Сколько ни рассматривай, это идеал в своей ясности и простоте. Я стоял с Дианой на лужайке перед портиком, и на мгновение зарево заката отчётливее подсветило каждый элемент архитектурного замысла. Европа не могла бы одарить меня более душевным напутствием, чем это восторженное утверждение достижений европейского разума. «Это ошибка – покидать цивилизацию», – озвучила мои сомнения Диана, зная, что доказательства сейчас прямо перед нашим взором. Настроение омрачилось.
На вилле при зажжённых свечах танцевал Лифарь2. Возвращались под проливным дождём, я завёл будильник и лёг спать.
Пароход «Италия»
Пароход «Италия», 26 августа. – Усатый толстяк-гондольер ждал меня в пять. Все города одинаковы на рассвете: как даже опустевшая Оксфорд-стрит может быть прекрасна, так и Венеция казалась теперь не кричаще, а умеренно живописной. Дайте мне Венецию, какой её впервые увидел Рёскин3, – без железной дороги – или предоставьте взамен быстрый катер и все сокровища мира. Этот людской музей ужасен, как те острова у побережья Голландии, где жители носят национальную одежду.
Отплытие этого судна из Триеста сопровождалось сценами, впервые описанными в Ветхом Завете. Евреи-беженцы из Германии отправлялись в Палестину. Тут был и почтенный раввин, чьи традиционные локоны и круглая бобровая шапка задавали моду его ученикам cтарше восьми лет, и яркая группа мальчиков и девочек в пляжной одежде, чьё волнение выражалось в песне. Их провожала целая толпа. Когда пароход снимался с якоря, личные тревоги каждого – будь то потерянный чемодан или неправомерно занятое место – были забыты. Этот раввин и сопровождающие его старейшины принялись неистово махать руками оставшимся на берегу; мальчики и девочки запели торжественный гимн, в котором на возвышенной ноте повторялось слово «Иерусалим». В толпе на берегу подхватили их песню и следовали вдоль набережной до самого края, где стояли, пока корабль был виден на горизонте. Прибывший на причал в этот момент Ральф Стокли, почётный помощник Верховного комиссара Палестины, обнаружил, что пароход уплыл без него. Его метания и погоня за пароходом на катере разрядили общую нервную обстановку.
Ветер с севера покрывает сапфировое море белыми бликами и заставляет утихнуть шумных евреев внизу. Вчера мы проплыли Ионические острова. Знакомые берега казались иссушёнными и безлюдными, но, окутанные розовой дымкой, были невероятно прекрасны. На юго-западной оконечности Греции мы повернули на восток, в заливе миновали Каламату и подошли к мысу Матапан, который я в последний раз видел с горных склонов Тайгета очерченным далеким морем, прямо как на карте. Скалы отливали красным золотом, тени – прозрачной лазурью. Солнце зашло, Греция превратилась в рваный силуэт, и замигал самый южный маяк Европы. Пароход обогнул мыс, в следующем заливе замерцали огни Гитиона.
Стокли вспомнил