– Ну, точно дурной… – Бабка посмотрела на меня с осуждением, даже с обидой, а затем наклонилась к лежащему на полу мужику, внимательно разглядывая его лицо.
В этот момент в помещении появился еще один человек. Девушка. Та самая блондинка, которую я видел по дороге к поликлинике. Она тенью выскользнула из-за двери и направилась к Степану. Теперь я знаю, как зовут певца.
– Ты бы парню одеться дала что-нибудь. – Сказала девица бабке, а потом окинула меня насмешливым взглядом. И только тогда я сообразил, что стою перед ней реально голый.
Руки машинально опустились вниз, прикрывая самое дорогое.
– Твою мать! – Я замер, а потом наклонил голову и уставился на то, что старался спрятать от женских глаз.
«Дорогое» было на месте, где положено, но это явно не мое «дорогое». Уж что-то, а эту часть своего тела я точно не перепутаю с чужой. В конце концов, каждый день на него смотрел тридцать лет. И вот сейчас моего там не было ни черта. Да и руки тоже… Руки не мои!
– Это что за хрень? – Спросил я вслух, при этом с глупым лицом разглядывая все, что ниже пояса. Было, между прочим, не очень удобно из-за того, что параллельно прикрывался от блондинки и бабки.
– В принципе, определение выбрано верное… хрень… – Высказалась девица.
Она быстрым шагом подошла к Шапокляк и тоже наклонилась, оценивая состояние мужика.
– Ага… Знаешь, что интересно, впервые вижу, чтоб человек, оказавшись в другом теле, понял это по… – Старуха хмыкнула, выпрямилась, а потом уставилась туда же, куда пялился я. – На, одень. Нечего мне тут девку портить.
Шапокляк быстро подскочила к стулу, который стоял рядом с тележкой. На его спинке висел еще один халат. Бабка схватила его и кинула мне. А потом прикрикнула на блондинку.
– Отвернись! Зеньки вылупила. Степана вон надо в божеском виде оставить. А ты разглядываешь Пашкины причиндалы.
Я поймал одной рукой брошенную мне вещь, повернулся задом и натянул халат на себя, застегивая пуговицы трясущимися руками. Тряслись они от холода и от странного ощущения. Конечности плохо слушались. Я пытался пальцами пропихнуть пуговицу в дырку, но эти пальцы будто жили своей, самостоятельной, жизнью. Настолько самостоятельной, что довести дело до конца удалось с трудом. Попутно лихорадочно соображал, что происходит. Версий не было никаких. Кроме той, что я – реально в морге.
– Тело еще плохо подчиняется сознанию… – Раздался за моей спиной голос старухи. Я обернулся.
Бабка вместе с блондинкой ухитрились поднять здоровенного мужика с пола и усадить его на стул. Даже голову заботливо пристроили на руки, которые сложили крест на крест на стол.
– Какое, к чертовой матери, тело? Какому сознанию?!
Я старался говорить спокойно, хотя понимал точно, происходит