На большом столе государя царил препятствующий делам военный порядок – посередине лежал лист с искусно нарисованным солдатом, рядом – чернильный прибор, идеально ровная стопка бумаг с краю. Над столом нависла бронзовая люстра в сто двадцать свечей. Мерно стучали напольные часы. В такт их ходу в коридоре раздались звучные шаги. В кабинет вошёл император Николай Павлович.
Он был крепкого сложения, высок, усат, с умными холодными глазами и с крепкими, как у кавалергарда, ногами.
Бошняк вспомнил о своём желании написать трактат, в котором собирался сопоставить реформы с фигурой правителя. Всё-таки у пузатых и низеньких выходило нечто иное, нежели у высоких и стройных.
Некоторое время государь внимательно разглядывал посетителя.
– Чем вы пахнете? – спросил наконец.
– Тюрьмой, ваше величество, – ответил Бошняк.
Глаза государя блеснули.
– Вправду ли вы ботаник? – поинтересовался он.
Бошняк кивнул.
– Отчего же?
Бошняк задумался.
Государь терпеливо ждал. Как-то он сказал Бенкендорфу, что ожидание порой интереснее ответа.
– В детстве, ваше величество, я сказал матушке, что решил стать государем. Но у меня ничего не вышло, – ответил Бошняк.
Николай Павлович улыбнулся, подошёл к столу, поднёс к глазам остро заточенный карандаш:
– Один миллион двести тридцать пять тысяч шестьсот сорок семь минус шестьсот двадцать одна тысяча девятьсот двадцать девять, – сказал.
– Шестьсот тринадцать тысяч семьсот восемнадцать, – ответил Бошняк.
Государь не вспомнил ответ. Листок с примером остался на диване – там, где он его придумал и записал. Николай кивнул и быстро вышел.
Бошняк снова остался один. Он направился было к выходу, но в кабинет вошёл Бенкендорф.
– Государь наслышан о деяниях и терпении вашем, – заговорил он. – Ему нужны те, кому он всецело довериться сможет.
Они миновали коридор, их шаги застучали по мрамору лестницы.
– В скором времени, Александр Карлыч, вы понадобитесь отечеству по делам, требующим непреклонности в осуществлении гражданского долга вашего, – сказал Бенкендорф.
– Каков же долг? – поинтересовался Бошняк.
Бенкендорф поднял подбородок. Так он делал всегда, когда собирался заговорить о важном:
– Могу сказать лишь, что нам с вами предстоит сделать шаг в деле окончательного искоренения заговора декабрьского. Дабы последующим поколениям неповадно вольнодумствовать было.
Они вышли под снег. Лакей распахнул перед Бенкендорфом дверцу кареты.
– В ближайшие месяцы ожидается указ о создании Третьего отделения собственной Его Императорского Величества