Не вырубить топором…
Когда мы с Чуса уезжали, там уже построили новый клуб. Я примерно представляю, где он стоял, но как выглядел, совсем не помню. А в старом клубе на берегу Камы я часто бывала, бегала туда в библиотеку и в кино. В кинозале слева от экрана было написано: «В науке нет широкой столбовой дороги, и только тот может достигнуть её сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по её каменистым тропам».
Или то было справа, а слева – это: «Математику уж потому учить следует, что она ум в порядок приводит».
Представляете? До сих пор помню. Вот только, что висело справа, а что слева, запамятовала…
Клуба того давно уже нет, говорят, а что стоит (и стоит ли) на том месте, я не знаю. Может, и берег тот был не так крут, как мне кажется теперь…
И только цитаты эти врезались в память.
Папка
Мы именно так его и называли.
И когда в третьем лице о нём говорили: «папка идёт», «папка сказал»…
И когда обращались к нему…
Оп-па! Вот тут я и зависла. А обращались ли мы когда-нибудь к отцу?
Не помню… Но должны же были – за всю-то жизнь!
Отец наш был старше мамы на 9 лет и имел над ней неограниченную власть. А может, не потому что старше был, а просто сильнее характером…
Но об их взаимоотношениях я сегодня говорить не стану. Тем более, что позже, нажив пятерых детей, они благополучно разбежались в разные стороны, оставив своё потомство на бабушку, мамину маму.
Отца боялись все, кроме бабушки и меня. Мне повезло быть его первым ребёнком, и он меня любил. Да и характер у меня был (почему – был-то?) его, отцовский.
– Гурьевское отродье! – выговаривала мне бабушка, когда натыкалась на моё упрямство. И добавляла:
– Ох, и чежело тебе будет жить с твоим карактером.
И, конечно же, была права…
А отец звал меня «бабушкиной подружкой», потому что я всегда за неё заступалась.
Справедливости ради, именно отец купил мне первые туфельки на каблучке. Это было в конце 8-го класса. Я до сих пор их помню: цвета хаки, с матовыми пряжками, мне тогда все девчонки завидовали.
Когда мне исполнилось 33 года, у отца выявили рак гортани. Он всю жизнь (по-моему, с раннего детства) курил. Я ходила к нему в больницу, а потом навещала дома, что-то по хозяйству помогала. Он даже научил меня новому способу закрутки огурцов, которым я пользуюсь и сейчас.
Жил он один в собственной однокомнатной квартире, выданной ему как инвалиду Великой Отечественной войны. Ни моей мамы, ни бабушки уже не было в живых, папка оставался единственным родным предком.
Хоронили мы его все – все его дети, любимые и не очень…
А я корю себя за то, что не нашла в себе ни сил, ни времени, ни мудрости просто поговорить с ним – о нём самом. Как и он – со мной обо мне. Гурьевское мы с ним отродье…
Москва