– Ах! этот зловещий крик!… Быть беде в эту ночь.
– Беде! оттого, что ночная птица кричит, отыскивая себе добычи?
– Сегодня мне всюду чудятся дурные предзнаменования. Вот сегодня утром, выходя из церкви, я наткнулась на гроб, который несли туда… А вечером, когда я возвращалась в замок, у меня лопнул шнурок на четках и черные и белые косточки все рассыпались. Беда грозит мне со всех сторон!
– Что за мрачные мысли! Они приходят вам просто от вашей замкнутой, монастырской жизни в этих старых стенах. В ваши лета и при вашей красоте, эта жизнь вас истощает, делает вас больною. Вам нужен воздух Двора, воздух Парижа и Сен-Жермена, воздух праздников, на которых расцветает молодость. Вот где ваше место!
– С вами, не так-ли?
– А почему же нет? Хотите вверить мне свою судьбу? Я сделаю вас счастливою. Рука и шпага – ваши, сердце – тоже. Имя Колиньи довольно знатное: ему всюду будет блестящее и завидное место. Куда бы ни пошел я, всюду меня примут, в Испании и в Италии, а Европе грозит столько войн теперь, что дворянин хорошего рода легко может составить себе состояние, особенно когда он уже показать себя и когда его зовут графом Жаком де Колиньи.
Луиза грустно покачала головой и сказала:
– А мой сын?
– Я приму его, как своего собственного.
– Вы добры и великодушны, – сказала она, пожимая руку Колиньи, – но меня приковал здесь долг, а я не изменю ему, что бы ни случилось. Чем сильней вопиет моя совесть, тем больше я должна посвятить себя своему ребенку! А кто знает! быть может, когда-нибудь я одна у него и останусь. И притом, если б меня и не держало в стенах этого замка самое сильное, самое святое чувство матери, никогда я не решусь – знайте это – взвалить на вашу молодость такое тяжелое бремя! Женщина, которая не будет носить вашего имени, к которой ваша честность прикует вас железными узами, которая всегда и повсюду будет для вас помехой и стеснением!… нет, никогда! ни за что!… Одна мысль, что когда-нибудь я увижу на вашем лице хоть самую легкую тень сожаления, заставляет меня дрожать… Ах, лучше тысячу мук, чем это страдание! Даже разлуку, неизвестность легче перенести, чем такое горе!…
Вдруг она приостановилась.
– Что я говорю о разлуке!… Ах, несчастная! разве ваш отъезд и так не близок? разве это не скоро?… завтра, быть может?
Луиза страшно побледнела и вперила беспокойный взор в глаза графа де Колиньи.
– Да говорите же, умоляю вас! – сказала она; да, я теперь помню… Ведь вы мне говорили, что вас скоро призовут опять ко Двору, что король возвращает вам свое благоволение, что друзья убеждают вас поскорей приехать, и что даже было приказание…
Она не в силах была продолжать; у ней во рту пересохло, она не могла выговорить ни слова.
– Луиза, ради Бога…
– Нет, – сказала она с усилием, – я хочу все знать… ваше молчание мне больней, чем правда… чего мне надо бояться, скажите… Это приказание, которое