Я очень хорошо помню этот аромат выпечки, который сливался с ароматом полевых цветов и трав. Свежего чистого воздуха, который приносил порывистый ветер на "Гору" (так называлось это место) от прекрасной быстрой речушки Ворсклы, берега которой были обрывистыми. А русло реки было похоже на тело ползущей змеи, у которой не видно "хвост", и не известно, как далеко "ушла голова", теряясь в лесной гуще.
Я очень сильно боялась брать эти угощения. А ещё стало страшнее, когда подруга моей прабабушки, указав пальцем на могилку, возле которой не было уже живых людей, ласковым, добрым голосом предложила:
– Пойди, возьми сверточек – это для тебя положили! – я начала сильно плакать.
В этом всём действе, была какая-то не видимая опасность. Хаос мыслей, в моей детской голове, увеличивался с каждым мгновением. На тот момент я уже понимала, что в земле лежат люди, которых невозможно увидеть, их нет – они мертвы. За ними плачут все живые, вспоминают о них, рассказывают.
Мысли нескончаемым потоком пробегали одна за другой, масса вопросов и нет ответов: “Откуда те живые люди, которые ушли и положили этот пакетик, могли знать, что сюда приду, именно, я… и почему положили прямо на могилку, не дождавшись меня?! А вдруг тому, кто внизу лежит это нужнее, и он может рассердиться и забрать меня к себе?!”
Мне почему-то стало очень жалко свою маму, что она меня больше не увидит. Прабабушка, видя мои рыдания, крепко обняла меня и вытерла слёзы, а её подруга в это время сама взяла эти сладости и, сложив в кулёк, подала его мне:
– Ох, какая впечатлительная! Ты боишься или тебе стыдно?! Бери, бери, дома съешь! Так положено, – проговорила, улыбаясь, она.
Но я не взяла, меня трясло от одной мысли, что я забираю это у тех, кто внизу. Мы положили этот сверток в сумку и ушли. Я дома не притронулась ни к одной конфетке. Больше мы с прабабушкой на кладбище не ходили. Остальное было позже. Но это было моим первым "знакомством" с Богом и людьми, с живыми и мёртвыми, с горькой правдой, сладкой ложью и началом соприкосновения с Вечностью.
Я росла в семье военнослужащего, вернее сказать, папа после армии закончил Школу милиции в Одессе, а потом учился в Киеве. С ранней весны и до поздней осени я находилась в деревне на Полтавщине, у своей прабабушки. В нашей семье никто не говорил о Боге, об Иисусе Христе. Папа был коммунистом и служил в органах. Церковь и всё, что к ней относилось, было неприемлемым. В те годы можно было и "погон лишиться" со всеми вытекающими последствиями.
Меня не крестили в церкви, хотя это было уже модно. Единственным человеком, кто произносил слово "Бог" и давал мне наставления – это и была прабабушка, но она не ходила в православную церковь. Её слова были таковыми:
– Попы всё врут: говорят одно, а делают совсем иное! А, Бог всё видит и слышит! Он видит глубину твоих мыслей и состояние Души твоей. Он наблюдает и делает выводы! Он всегда в нашей жизни! Только Он – помощь, надежда и спасение для нас.
При этом она поднимала указательный палец вверх и подводила к небу глаза. Мне многое было не понятно и даже страшновато. Я своим