Глава 1. Ховнингхэм
Когда-то давным-давно в графстве Линкольншир, на живописном холме, который опоясывала быстрая речушка Фосс, стоял огромный замок Ховнингхэм. Его развалины сохранились и поныне, поросшие густым кустарником, они служат прибежищем сов и ящериц. Днём сюда забредают козы. Здесь царит тишина, отягощённая жужжанием пчёл и медовым запахом вереска. Ничто не напоминает о былом величии, о людях, что жили здесь много веков назад: любили и ненавидели, верили и сомневались… Эти камни о многом могли бы рассказать, если бы умели говорить.
Было это в славную эпоху короля Эдуарда I. В те давние времена громадные стены замка невольно внушали трепет и уважение к своему владельцу. Да и сам владелец того стоил. Всей округе был хорошо известен крутой и тяжёлый нрав барона Эймунда де Рокайля. Совсем юным рыцарем покинул он отчий дом в поисках славы и приключений. Ветер странствий гнал доблестного барона до самой Палестины, где его славный меч изрядно затупился об головы неверных сарацинов.
Нагруженный золотом и увенчанный лаврами барон вернулся из крестового похода в Ховнингхэм, где едва успел застать кончину своего отца. Вступив в законное наследство, барон, спустя некоторое время, женился. Женой его стала юная саксонка леди Райнвейг, чье приданое увеличило и без того немалое состояние крестоносца. Семейная жизнь была недолгой – шестнадцатилетняя баронесса тяжело отходила беременность и умерла родами. Мальчик родился здоровым и получил имя Дэвис.
Барон был опечален и недоумевал, почему вместо нежной, кроткой супруги, рядом с ним оказалось это маленькое, орущее существо. Он усмотрел в этом несправедливость и велел убрать ребёнка с глаз долой. Дэвису нашли в деревне кормилицу, а отец принялся как и прежде проводить свои дни в пиршествах, турнирах, и прочих охотничьих забавах, как и полагалось уважаемому человеку того времени. Порой приходилось воевать: то бароны безобразничали, то гордые валлийцы показывали свой норов. Эймунд де Рокайль вспомнил о сыне уже тогда, когда тот научился ходить и разговаривать. Он подумал, что ребёнка не стоит баловать, если надо воспитать настоящего рыцаря и отослал кормилицу обратно в деревню. А Дэвиса поручил старому егерю, который должен был обучить мальчика держаться в седле и владеть оружием.
Егерь, по правде говоря, от обязанностей своих отлынивал, либо спал, либо пил эль и потом опять спал, поэтому Дэвис был предоставлен большей частью самому себе и постепенно к этому привык. Нежных чувств к сыну барон особо не испытывал, впрочем иногда подходил к малышу и легонько скрёб пальцем его пухлую щёчку – это было высшим проявлением благосклонности. Гораздо чаще суровый отец выражал свои чувства с помощью гибкой розги. Дэвис быстро научился терпеть боль, понимая, что за нытьё папаша всыплет ему ещё больше.
Напроказничав, мальчик убегал из замка и бродил по окрестностям, Ему нравилось ловить в реке рыбу вместе с деревенскими мальчишками, лазить по деревьям, отыскивая птичьи гнёзда, собирать ягоды. Деревенские женщины угощали его хлебом и расчёсывали его соломенные волосы. «Этот мальчик хорош собой, жаль, что растёт без матери» – говорили они, вздыхали и качали головами. Дэвис действительно был хорош собой – синие глаза он унаследовал от матери и белокурые волосы от отца. От женщин пахло молоком и хлебом. Дэвису было приятно и немного стыдно, когда они обнимали его и целовали в голову.
Зимой тоскливо выл ветер, лил дождь, протекая сквозь дырявую крышу башен, и Дэвис слонялся по замку, не зная, чем ему заняться. Старый егерь слёг от ревматизма и Дэвиса поручили пожилому стряпчему. Тот тоже любил эль, но надо отдать ему должное – в отличие от предшественника стряпчий был человеком образованным и обучил Дэвиса книжной грамоте.
Отец зимой чаще бывал дома, пил грог и грелся у очага. Иногда, в хорошем расположении духа, барон сажал Дэвиса рядом с собой и рассказывал мальчику всё, что ему довелось узнать и увидеть. О крестовых походах, о знойной Палестине, о грозных датчанах и коварных сарацинах. Мало-помалу язык у отца заплетался и он захрапывал в своём огромном кресле. А Дэвис ещё долго сидел, глядя на догорающие в очаге угли и ему виделись оскаленные морды гокстагских кораблей, вспарывающих зелёное брюхо волны, золотое небо Палестины и лукавые улыбки эллинских богов, ему слышались леденящие душу крики: «Аллах Акбар!» и рёв беснующейся толпы: «Распни его!», грохот сражений и тихий стук кровавых капель на Голгофе.
Дэвис мечтал, как и отец, стать странствующим рыцарем, чтобы с мечом в руке защищать справедливость и бороться со злом. Он вынашивал свою мечту, как женщина вынашивает дитя, не смея ни с кем поделиться. Тайком, по ночам, он вышивал её бисером новых и новых подробностей и фантазий.
Однажды, в кабинете отца, он наткнулся на свитки старых географических карт, наверное, оставшихся ещё от деда. Это было потрясающее открытие. Дэвис утащил их на чердак в северную башню и устроил там тайник. Часами проводил он время над картами, пока не догорал факел. Он их рассматривал, изучал, перерисовывал. Многие названия были ему непонятны, многие – неизвестны и написаны на другом языке. Это были карты неведомых,