– Ага, рубашку порвал, рубашку порвал, мама узнает-будет тебе!
Меньше всего мне хотелось, чтобы эту схватку видел кто-нибудь из нашей семьи – и надо же! Фима, однако, никуда не побежал, а продолжал с интересом наблюдать за борьбой, заложив руки за спину. Брат никогда не был ябедой, но когда мне или Евочке грозила, как ему казалось, какая-нибудь опасность, будь то лай собак или приближение пьяных людей, он немедленно устремлялся домой, чтобы позвать на помощь. Он еще ни разу не видел меня в потасовке, и потому смотрел на происходящее с огромным интересом и вниманием. Мне удалось вырваться из рук Керима ценой порванной рубахи и предстоящей взбучки от родителей. Керим был явно раздосадован тем, что ему никак не удается использовать свои приемы и свое очевидное преимущество более сильного и опытного борца. Он вновь устремился ко мне, размахивая своей вытянутой рукой. Я поднырнул под нее и оказался за его спиной. Было большим искушением пнуть ногой в его необъятный зад, но я сдержался и подмигнул Фиме – мол, знай наших. Фима, однако, никак не отреагировал на мое обращение к нему, зато друзья Керима отреагировали на мои выкрутасы возгласами одобрения, они явно «болели» за меня, забыв о своем друге и протеже. Я же, чувствуя их поддержку, осмелел и вновь попытался свалить Керима подсечкой, но он, опередив меня, ударом ноги поверг навзничь, а затем, проявив завидную прыть, в мгновение ока навалился на меня всем телом, фиксируя явную победу. С самого начала у меня не было ни малейшего шанса победить, но несмотря на свой проигрыш, я вышел из этой схватки достойно, оказав, несмотря на отсутствие опыта, серьезное сопротивление гиганту Кериму. Когда мы поднялись, раздался дружный смех: вывалявшись в дорожной пыли, мы обрели довольно комичный вид. Смеялись все, в том числе и мы с Керимом, не смеялся только Фима, на глазах у которого стояли слезы. Он жалел меня, проигравшего Кериму, жалел брата, которому предстояло получить сполна и за участие в борьбе, и за порванную рубаху и выпачканную одежду, а также за плохой пример, который я подаю младшим.
Слух о моей борьбе с Керимом дошел и до школы. Я почувствовал это по тому вниманию к себе, которым окружили меня мои сверстники в классе и вообще в школе. Мне наперебой стали предлагать разного рода услуги, угощали фруктами и монпансье, кто-то подарил мне тетрадку, купить которую можно было только на рынке и за немалую цену. На второй день после борьбы ко мне подошел Егор – тот самый крепыш с фиксой во рту, который верховодил в школе.
– Ну, как Керим? – Спросил он, сплюнув сквозь зубы. – Побил его?
– Нет, – честно признался я, – это он побил меня. Да и по-другому быть не могло – какой я, а какой он.
И я показал габариты Керима, широко разведя руки, как показывают размер пойманной рыбы. Это признание, как и то, что я ни одним словом не обмолвился в оправдание об отсутствии борцовского