– Кто таков? – шепчу.
– Вихман, ваша милость, – пищит он в ответ. Вот мы с ним между этих самых корзин и притаились. Страшно.
Я после боя, когда наши воины трупаки из доспехов выковыривали, папке все по-честному про стену рассказал, и как его оруженосец из-за меня погиб, а он все выслушал и ни слова мне не сказал. Уж лучше бы выпорол. Ведь это я виноват, что Улова застрелили, ведь это из-за меня!!! Ни слова худого не сказал, а за спиной моей Вихман сопли рукавом размазывает. Папа и его погладил, к сердцу прижал, к нам в замок забрал.
Кареглазый он, лохматый, маленький. Зато любой текст, что мне учителя-монахи задают, даже очень сложный, с двух прочтений наизусть знает. Умный, умнее меня, слабенький только. Я рукав на его сюрко задрал, мышцу пощупал, как взрослый, языком поцокал. «Тонкая кость, ну это надо, очень тонкая кость». Вихмана это очень впечатлило. А я поклялся, что всегда буду его защищать, потому что он меньше и слабее. Мы с Вихманом друзья навек.
Почти год не писал, мамы больше нет. Нет и черноволосой сестренки, она так и не родилась, не вылезла на свет белый поглядеть, сколько ее ни просили. На отпевании мы с Бертой стояли рядом, а мама была очень красивая и печальная. А папа все плакал и говорил, что-де выполнит мамин наказ и возьмет нам откуда-то новую Юдит. Только я ему сказал, что мне другой сестры не надо и мамы другой не надо. Потому что я свою маму люблю. Но кто меня спрашивает? Мамина сестра София зачем-то разорвала мамины любимые четки и бусины бросила в гроб. Берта хотела забрать четки, уж больно они ей нравились, но папа сказал, что так надо.
После похорон отец меня к себе увел, у окошечка посадил, сладкого вина в кубок плеснул. Я думал, о маме разговор заведет, и заранее начал крепиться, слезы сдерживать. А он вдруг велел какого-то господина фон Зееберга пригласить. Входит такой кособокий, а на месте правой руки пустой рукав за пояс заложен, а левой моего Вихмана за руку держит. Слезы сами собой высохли. По какому это праву?!
Оказалось, дядя его в замок прибыл. Про семью да родителей отец еще год назад выяснил и весточку им отправил – мол, у меня чадо ваше, жив, здоров, чего и вам желает. Да только не приехал тогда никто, война, они и Вихмана в монастыре спрятать пытались. Он там грядки пропалывал, за скотиной ходил, с утра до вечера трудился, питаясь овощами да пустой похлебкой, а ночью спал прямо на полу, свив себе соломенное гнездышко. Словно и не рыцарского он рода, а крестьянский сын.
В общем, только теперь, отправляясь в Высокий Штауфен по каким-то своим делам, его дядя и вспомнил, что племяш где-то там проживает. Заехал. В общем, картина такая: дружочек мой – третий сын в семье и ни титула, ни земли наследовать не может и, как войдет в подходящий возраст, духовный путь изберет. Впрочем, семья не возражает, если я его до срока у себя подержу.
– Так что делать-то станем? Вернем парня в семью или у себя оставим? Твоя находка, тебе и решать, – грустно улыбается отец. Я глянул на Вихмана, и такая меня тут горечь