Сергей лез ему в голову. Он злился на него в душе за понесенные убытки, ругал его, как коммерческий человек ругает неумелого помощника, который идет наперекор хозяйской воле и желанию, и вместе с тем досадовал, что сделал это именно он, Сергей, тот самый Сергей, которого и он, и братья, и все знакомые называют не иначе, как «ученым дураком» и никуда не годным человеком.
Странное дело: Афанасий Иванович чувствовал, что там, где-то глубоко у него в душе, есть крошечный уголок, полный жалости и сострадания к этому «ученому дураку», не знавшему никогда отцовской ласки и не слыхавшему от него ни одного теплого слова.
Он досадовал на эту «жалость к дураку» и все-таки жалел, насильно вызывая перед собою образ Сергея.
– Такой же ведь, сын же! – бормотал он. – Неудачен вышел, а все-таки…
Афанасий Иванович круто повернулся к Андрею.
– Хорошо ли, Андрей, мы делаем? – проговорил он. – Может, и всамделе они любят друг друга?
– Глупости, папаша! – ухмыльнулся тот. – Любовь-то это они в романах вычитали, ну и затянули от скуки канитель. И опять, папаша, коммерческого расчета нет Сергея на Алеевой женить. За Ивана со ста тысячью, окромя Алеева, никто не даст, это уж надо прямо говорить, а за Сергея сичас невеста с полмиллионом готова.
– Кто? – встрепенулся старик.
– Лещакова. Сирота круглая, а опекун вчера мне в Троицком какую вдруг новость открыл: видела, говорит, наша дура вашего Сергея и теперь спит и видит, как бы за него замуж выйти. Полмиллиона, папаша, – для фирмы вклад чувствительный!
– Верно! Лещакова? Там больше полмиллиона. Я сам духовную видел.
Афанасий Иванович, потирая руки, хлопнул по плечу еще раз Андрея и в веселом расположении духа отправился в город.
Коммерсант восторжествовал над отцом.
На другой день аршиновский дом принял праздничный вид. «Парадные» комнаты были открыты и ждали гостей. В саду и на дворе с раннего утра дворники и садовники наводили чистоту, подметая пыль и посыпая красным песком дорожки и обширный двор. К полудню наехали «кондитеры» и взяли в полон кухню, предварительно выгнав из нее кухарку, ругавшую на чем свет стоит «кастрюльных разбойников».
Обед готовился небольшой, но «парадный», с громкими названиями блюд. Сам кондитер, высокий худощавый старик с бритым подбородком и тощими седоватыми бакенбардами, бегал из кухни в залу, где официанты накрывали стол, и обратно, покрикивая то на поваров, то на лакеев.
В два часа приехал из города Афанасий Иванович и зазвал к себе в кабинет кондитера.
– Ну как, Артамон Иваныч, у нас дела? – ласково потрепал он кондитера по плечу.
– Слава богу-с, Афанасий Иванович, все в порядке. Сервировочку заметили?
– Хороша, – одобрительно кивнул тот головой.
– Министерская-с. Такой сервировки во всей Москве ни у кого не найдешь-с…
– Ври больше.
– Честное