Наталье пришлось кричать, напрягая больные виски, чтобы её услышали.
– Папа, с возвращением!
Не поздороваться – означало отдать мозг на недельное растерзание лекциям о непочтительной дочери.
Вольный художник вскочил с дивана и, одёрнув полы халата, не вынимая изо рта трубку, промычал:
– Здравствуй, доченька.
Он умудрился ласково чмокнуть единственное, как утверждал, чадо в носик и одновременно сыграть в строгого родителя:
– Почему не ночевала дома?
Ребёнок сморщила носик, отвечая, скрыв раздражение:
– Пап, мне уже двадцать шесть, девочка взрослая. Я стараюсь во всём следовать семейным традициям.
Гамлет Петрович удивлённо приподнял брови, пытаясь определить, шутит дочь или говорит истину. Если правду, то пора бить тревогу.
– Но, пока, безнадёжно отстаю: не ночевала всего одну ночь. Чтобы тебя догнать, нужно делать это в течение года.
– Не хами отцу!
На помощь «кролю»-ваятелю примчалась Надежда в обнимку с Пусиком. Выглядела родительница совсем не так, как вчера. Косынку заменила причёска, халат – платье, а уютные тапки – шпильки.
– Смотри не обварись, – кивнула на туфли Наташа. Она прошагала в свою комнату, хлопнув дверью перед носом ринувшейся следом матери.
– Ты видел это? Совсем отбилась от рук! Девочке нужен отец, мы теряем её…– Доносилось из холла.
Наталья приотворила деревянный вход в свой мир и, не удержавшись, съязвила сквозь щель:
– Мама, погладь банты и платье. Я собираюсь в школу! – добавив про себя: «Как только опохмелюсь да почищу зубы…»
Надя не сдавалась. Она продолжала бубнить под дверью так громко, что дочери поневоле пришлось выслушать в сто пятьдесят многий раз о великом отце-художнике с тонкой натурой, требующей временами подпитки эмоциями, кои он получает от женщины моложе себя ровно вдвое.
Под непрекращающийся поток отповеди, задающей некий ритм жизни четырёхкомнатной «хрущёвки», Наталья стянула платье, плавки и, обернувшись банным полотенцем, забытым вчера на кровати, вышла из комнаты. Она прошла мимо враз замолчавшей матери и направилась на балкон.
Папаша, оторопевший от беззастенчивого неглиже дочери, робко шагнул следом. Он успел «приодеться»: на жилистой длинной шее появился платок, прикрывший «шерстяной коврик» груди, но его размера никак не хватало закрыть и ноги.
– Что ты творишь?! В таком виде выйти на балкон! Мало того, что это неприлично, так и простудиться можешь!
Наташа демонстративно пришпилила стринги прищепкой рядом с серыми, в поцелуйчиках боксерами, очевидно, последней молодёжной тенденции.
– Ну, могут же здесь проветриваться твои трусы с брюками, – она, прикрыв ладонью глаза от солнца,