– Пусть ждут в гостиной, – повторил я, неторопливо попивая компот и поглядывая на застывшую у края стола Ксению.
– Может ты поторопишься, Саш? Все-таки люди из высокой имперской службы, – заметила графиня.
– Да, мам. Компот, кстати, вкусный. Надо бы повара похвалить, – отставив стакан, я встал и вышел из-за стола. – И борщ очень даже. Моя благодарность Кузьме Ильичу.
В гостиной меня дожидались двое: все тот же граф Захаров и виконт Костромин – мужчина тоже в возрасте, лет этак за пятьдесят, шатен с сединой, густыми усами, в очках.
– У нас к вам несколько вопросов, Александр Петрович, – после недолгого представления, произнес Захаров. – Можно сказать продолжение разговора, прерванного в доме Асклепия.
– Что он натворил еще? В каком доме Асклепия? – вмешалась мама.
– Как же вы, ваше сиятельство не ведаете? Речь о доме Асклепия, который на Старолужской. В понедельник, двадцать третьего мы имели общение с вашим сыном в палате, где лежит на лечении виконт Ковальский Густав Борисович. Надо заметить, пребывал Ковальский в крайне скорбном состоянии, и не без помощи вашего сына, – сообщил Захаров и покосившись на диван, спросил: – Позволите присесть? Разговор может не выйти коротким, а нам еще писать бумаги придется.
– Да, конечно, господа. Прошу, – позволила графиня и, открыв дверь шире, призвала: – Антон Максимович, пожалуйста, организуйте столик возле дивана. Господам от государя потребуется писать документы, – при этом мама не упустила момента сердито глянуть на меня и полушепотом спросить: – Это вы с Талией успели?
– С Талией Евклидовной Евстафьевой, – подтвердил виконт Костромин, видимо отличавшийся хорошим слухом, и добавил: – Мы как раз только что от нее. Занятный разговор был. Такое нам наговорила, что теперь не знаем, что и думать. Получается, дело ваше вовсе не простое.
Мама побледнела и опустилась в кресло. А мне оставалось гадать, что такого могла наговорить баронесса. Скрывать от имперской канцелярии мне было нечего: угон виманы у барона Веселова – чистой воды шалость, раз сам Веселов не имел ко мне претензий. Гонки над улицами столицы с опасным пилотированием – тоже мелочь, поскольку не повлекли никаких серьезных последствий. За такое могут наказать лишь простолюдина и то не слишком обременительным штрафом. А погром в «Ржавом Париже» – это как бы самооборона. Уж ни один человек в здравом уме не поверит, будто я этакий нехороший,